Стихи горький мед: ГОРЬКИЙ МЁД ~ Поэзия (Лирика любовная)

Содержание

Стихотворение «горький мёд», поэт rikuciy

горький мёд

Горький мёд

Я тебя разлюбила!
Ты увлёкся другой.
— В гневе сказано было:
— Нет любви никакой !

Просто, это привычка
Видеть рядом того,
С кем «сердечная смычка»
С «логотипом» его.

Всё по сроку и року,
Как себя не кори.
С кем любовь «по оброку»,
С тем себя и мири

Не поддамся я больше
Тайной магии глаз.
Сатанинский, не Божий,
В них гипноза приказ.»

Так, супруга скандаля,
Злобно. визгом звеня,
С ножек, скинув сандалю,
«Запустила» в меня…

Без детей мы чужие.
Ссоры горе трубят.
Мы с женой не нажили,
Своих милых ребят.

Так, одною изменой
Перечёркнута жизнь

Я в семье… «бессемейный»,
Хоть женатый, кажись.

..

Есть любовь – «потаскуха»,
Есть, как солнце в окне.
Без неё в горле сухо
И прохладно в огне.

Без неё не узнаешь:
Что такое — тоска,
Молодым замерзаешь,
Хоть жена и близка.

Пусть бы мучила, корча,
И счастливый поймёт,
Что с изменою горче
Жизни кажется мёд

И я понял под старость,
Как душой не криви,
Всё, что в жизни досталось-
НЕ ценнее любви

Отпылают зарницы,

И последний восход,
Где то встретится птице
С покорённых высот.

Кто — то вскрикнет, отчаясь,
Вспоминая тебя…
Я «любовь изучаю»,
Как любить, не любя?

Свою горькую правду
Из «безлюбленных» лет
Долго пил, как отраву
Мой женатый сосед.

Разговор – покаянье
Прилепился к ушам…
Соберёт ли по камню,
Что разрушил он сам?

Поэзия.

ру — Владимир Павлинов

Владимир Константинович Павлинов родился 22 января 1933 года «у Грауэрмана», жил первые тридцать с небольшим лет своей жизни на Арбате, в доме 4, квартире 9, в маленькой комнате (метров двенадцать, наверное, а может, и меньше) с мамой Надеждой Ивановной Павлиновой. Отца его Константина Павлинова репрессировали в первой половине тридцатых годов и отправили на Колыму. К сожалению, мне не удалось отыскать каких-либо сведений о нем. В Базе жертв политических репрессий общества «Мемориал» есть два Константина Павлинова, но по своим данным они не соответствуют тому, что я знаю о Володином отце. Его мама была профессиональной машинисткой, работала не только в каком-то учреждении, но и на дому. Ей и еще одной соседке Наталии Васильевне Колесовой, тоже профессиональной машинистке, я обязан умению печатать на машинке. Маме он, по существу, посвятил, хотя и не указал этого, стихотворение «Машинистка», вошедшее в его первый, коллективный сборник (конечно, кое-что в нем изменено по сравнению с фактическими обстоятельствами их жизни):

Стучит машинка: «Тук-тук-тук».
Привычный шум, привычный звук.
А желтый луч, мигнув в окне,

Скользит лениво по стене,
Над пыльными корзинами,
Над согнутыми спинами.
Как быстро время-то летит!
Давно на фронте муж убит.
Растила мальчика сама.
Теперь он в армии. Зима…
Не отморозил бы он рук…
Как там ему?
«Тук-тук…Тук-тук».
Сынок из армии придет,
Жену хорошую найдет…
«Пора, мамаша, на покой», —
Он скажет так. Ведь он такой…
Бело оконное стекло,
И в волосах белым-бело,
А за окном спешит народ,
Проходит дождь, весна идет,
И мчатся годы: «Тук-тук-тук».
Привычный шум, привычный звук.
Стоят столы, машинки в ряд…
И так – пятнадцать лет подряд.

Не помню, успел ли Володя пойти в 1 класс до войны, возможно, нет, так как в эти годы обычно шли в школу 8 полных лет, а 8 лет ему исполнилось в 1941 году. Наверное, он начал учиться уже в эвакуации, в Сибири. Этому времени посвящено его пронзительное стихотворение «Холода».

Стихотворение основано на воспоминаниях поэта о том времени, когда он 9-летний оказался вместе с мамой Надеждой Ивановной в эвакуации, в Сибири. Фраза: «И нет у нас отца» — об отце Володи, который еще до войны оказался на Колыме, где и умер, как и многие другие обитатели ГУЛАГа. Приведу стихотворение целиком. У Володи оно посвящено маме:

К печи поленья поднеси,
оладьи замеси.
Трещат морозы на Руси,
морозы на Руси.

Безмолвен лесс, безлюден сад,
и в поле ни следа —
такие холода стоят,
Такие холода!

Ах, мама! Ты едва жива.
Постой, ты вся в снегу.
Оставь тяжелые дрова,

давай я помогу.

Зачем ты все — сама, сама?
Не стой на холоду…
Какая долгая зима
в сорок втором году!

Какая лютая зима!
Гудит печная жесть.
Я не хочу. Ты ешь сама.
Ты, знаю, хочешь есть.

Не тает иней по углам,
а ночь — над головой.

Мука — с картошкой пополам,
над полем — волчий вой.

Дымятся снежные холмы,
и ночи нет конца.
Эвакуированы мы,
и нет у нас отца.

Так страшно дует из окна,
и пруд промерз до дна.
Так, вот какая ты, война!..
Что говорить? Война.

Забыл я дом арбатский наш,
тепло и тишину.
Я брал двухцветный карандаш,

и рисовал войну.

Шли танки красные вперед
под ливнем красных стрел,
вниз падал черный самолет,
и черный танк горел…

Лютее, снежнее зимы
не будет никогда.
Эвакуированы мы
из жизни навсегда.

Метет, а небо так черно,
что кажется: сейчас
на нас обвалится оно —

да и придавит нас.

Мне при чтении этого стихотворения вспоминается моя эвакуация, страшные морозы с метелями зимой 1941 — 1942 гг. в славном городе Хвалынске…
После возвращения из эвакуации Володя учился в 91-й школе, которая располагалась в те годы на Большой Молчановке. Я тоже в ней учился, но первые три года до войны.
Стихи Володя начал писать еще в школьные годы. Помню, как он мне посвятил шуточное стихотворение «Усы» в связи с тем, что я из своего военного лагеря летом 1952 года в селе Константиново под Рязанью возвратился «в усах».

После окончания школы он поступил в Московский геологоразведочный институт (МГРИ). Учился он там, прямо скажем, без особых успехов, и в некотором роде веселая его жизнь в конце концов привела к тому, что молодому Павлинову пришлось поменять МГРИ на Нефтяной институт, факультет «Бурение нефтяных и газовых скважин», который он и окончил в 1959 году.

Надо сказать несколько слов о его родственниках, о которых он красочно писал мне в письмах того периода. Это мама, сестры Надежды Ивановны и их мужья, их дети. Жила эта большая семья в Лебяжьем переулке, которому (и событиям с ним связанным) он посвятил одноименное стихотворение, тоже вошедшее в первый, коллективный сборник:

«Обещаешь? Когда же?..»
Тает снег на меху.
Переулок Лебяжий
Весь в лебяжьем пуху.
Зябкий месяц на страже.
Затихают дома.
Переулок Лебяжий –
И лебяжья зима.
Гаснут искры и звуки
Ни дымка. Ни огня.
Лебединые руки
На плечах у меня.
Хлопья снега взлетели.
Ни машин, ни людей.
Только волны метели,
Как стада лебедей.
С лебединою песней
Тают залежи льдин.
Где ходили мы вместе,
Там брожу я один.
И стою я на страже,
Хоронясь от людей,
В переулке Лебяжьем –
Там, где нет лебедей.

Из этой большей семьи помню старшую сестру Надежды Ивановны – Александру Ивановну и особенно хорошо младшую сестру – Клавдию Ивановну, которая часто дневала и ночевала в нашей квартире, всячески опекала Володю.
Помню я и первую Володину девушку, которой посвящено стихотворение «Воспоминание о Татьяне» (ее действительно звали Таней). Из этого стихотворения мне особенно памятны строки о нашей квартире и наших соседях:

…Что было у меня? Что было кроме
Мечты тебя от горя оградить
Да комнатки в арбатском старом доме,
Куда ты так боялась приходить?
Но приходила… И шипели хором
Соседки люто вслед тебе. Когда
Ты шла зловонным, жутким коридором,
Сгорая от любви и от стыда…
Где вы, смешные, милые соседи?
Квартиру получили мы весной…

Не помню, в каком году случилась новая отдельная квартира на улице Правды, но это уже 60-е годы.
После окончания института Володя несколько лет работал в экспедициях на Алтае, в Туркмении и других республиках Средней Азии, пока не перешел окончательно на литературную работу. Мое семейство в 1959 году уехало с Арбата на Пресню, и мы стали встречаться реже. Помню, как в их комнатке на Арбате отмечали его день рождения в 1962 году, так как этому есть документальное свидетельство в виде того самого первого коллективного сборника.
Отмечали мы вчетвером, еще были Володя Костров и Женя Храмов. В то время я только услышал и сразу влюбился в песни Булата Окуджавы и пытался «заразить» ими молодых поэтов. Но они не поддавались и скептически относились к «поющимся стихам».

Володин раздел в сборнике назывался «Книги и дороги», предисловие к нему написал Борис Слуцкий. Было в нем и стихотворение «Три сосны», позднее ставшее знаменитой песней на музыку Александра Дулова. Помню, как я впервые услышал песню с израильской пластинки наших бардов 1975 года, где ее исполняла Ляля Фрайтер.
Володя женился, в 1962 году у него родилась дочь Марина, они переехали в отдельную квартиру на улице Правды. Время от времени я бывал у них, в основном на Володиных днях рождения, на которых обычно бывал и Коля Старшинов, который открыл Володе дорогу в литературу.
Я также получил свою кооперативную однокомнатную квартиру в 1964 году, и Володя иногда тоже бывал у меня.
В 1968 году у Володи вышел первый самостоятельный сборник стихов «Лицо», который я получил в подарок, судя по надписи на нем 22 марта 1969 года.
В этом сборнике впервые было опубликовано большое стихотворение «Прощание с Арбатом», которое позднее в сборнике 1979 года Володя посвятил нашему соседу по арбатской квартире и старшему нашему товарищу Вале Лекшину…
Следующий сборник «Соль», 1974 года я получил в подарок спустя несколько лет после его выхода. Не помню причин этого. Возможно, что это было связано с известной болезнью многих талантливых людей нашей страны, и, увы, многих лучших моих друзей. В результате этих перипетий Володя ушел из семьи, лечился, женился на той, кто вроде бы помог излечиться, получил квартиру на Можайском шоссе, где мы с женой бывали, и он с женой бывал у нас. Но что-то у них было не так…

В этом сборнике впервые были опубликованы прекрасное стихотворение «Два Гоголя» и ставшее позднее песней пронзительное стихотворение «Холода», и два других стихотворения, также позднее ставших песней – «Горький мед» и «Восемь рябин». Было в нем опубликовано и упомянутое «Воспоминание о Татьяне». Следующие два сборника «Три любви» 1979 года (в твердом переплете) и «Говорю начистоту» 1981 года я получил тогда же.
В 1983 году вышел еще один сборник «Настоящее время».
Наверное, уже в это время случилось так, что его новая жена выставила его из дома. Володя ушел жить к маме, которая жила со своей сестрой Клавдией Ивановной в маленькой двухкомнатной квартире в блочной башне на проспекте Вернадского. В это время мы довольно часто встречались, подолгу провожали друг друга по Ленинскому проспекту. Володя был сумрачным, подавленным. Я ездил с Клавдией Ивановной по каким-то судам в связи с Володиной квартирой и другим имуществом, но толку от этого было мало.
И вот последний прижизненный Володин сборник «Испытание на прочность» 1983 года, и надпись на нем, которая характеризует его состояние. Увы, прочности уже не было…
Последний раз мы виделись где-то в середине 1984 года. Володя умер 22 марта 1985 года. Ему было ровно 52 года и два месяца. О его смерти мне не сообщили….

…Поискал о Володе сведения в Интернете. Очень скудно, если не считать ссылок на несколько известных песен на его стихи: «Три сосны» на музыку Александра Дулова, «Холода» на музыку Александра Васина-Макарова, «Горький мед» на музыку Олега Иванова. Нашел еще несколько ссылок на песни на его стихи, которые я не слышал: «Ночь Москву окутала» и «О Москве» на музыку Виктора Аникиенко, «Восемь рябин» и «За селом проселок горбится» на музыку Анатолия Колмыкова. Нашел аудиозаписи последних двух песен. Послушал, неплохо… Но второго стихотворения я что-то в Володиных сборниках не отыскал. Правда, есть еще книга «Стихотворения», изданная после его смерти в 1985 году. Очень скудные сведения подвигли меня дополнить, а вернее переписать сведения о Володе в Википедии. Там, конечно, сведения «официальные». А здесь я хотел вспомнить Вову, Володю, Владимира Константиновича Павлинова…

Черная работа

Я в душных Каракумах мок,
шел сквозь зыбучие болота,
но до сих пор понять не смог,
что значит – черная работа?

И утверждаю без стыда:
да, мне по нраву труд упорный!
Да, я нигде и никогда
не брезговал работой черной!

И пусть страшна она, трудна –
направо пик, налево бездна:
она родной стране полезна?
Ну разве черная она?!

Бурения земной науки
не забываю до сих пор:
шланг лопнет – и глаза, и руки
залепит глинистый раствор.

Я тормозом и долотом
учился действовать умело…
Землей и нефтью пахнет тело?
Пустяк. Отмоемся потом.

А что любить в моем краю
лжецу и цинику пролазе,
швыряющему комья грязи
мне в душу – в Родину мою?

На что ему ее страданья
ее болота и пески?
Теряю самообладанье.
Сжимаю с хрустом кулаки.

Земли родимой чище нет
ни вод, ни рос. И оттого-то
одна есть черная работа –
работа Родине во вред.

И перед чистой устою,
и перед черною не струшу.
Отмыть не трудно плоть свою.
А чем, скажи, отчистишь душу?

Лесная душа

Есть душа у камней конопатых,

у шиповника, у камыша.

Из коричневых веток мохнатых

глухо смотрит лесная душа.

На печальную птицу похожа,

нелюдима она и молчит,

лишь под грубой морщинистой кожей

деревянное сердце стучит.

Воробьиными глянет глазами

из-под влажных листов бузины,

соляными заплачет слезами

из надрубленной тонкой сосны.

Разольется трубою лосиной,

родником поглядит из травы,

а ночами с высокой осины

зорко смотрит глазами совы.

В поздний час, когда темень паучья

прячет звезды в ее бороде,

словно пальцы, корявые сучья

из кустов она тянет к воде.

У нее стариковские уши,

дружит с нею лесное зверье.

Только злые, незрячие души

Никогда не видали ее.

Вышеславцевы поляны

За синими рязанскими полями

она лежит, рассыпав огоньки, –

деревня Вышеславцевы поляны,

семнадцать километров от Оки.

На мне – пиджак да белая рубашка,

мой теплоход отходит ровно в пять.

Я доплыву до пристани Ватажка,

а там – пешком, а там – рукой подать!

За Муромом пойдут леса глухие,

на низких поймах – рыжие стога.

Скуластая, раскосая Россия

на низкие входит берега.

Тут скачут кони, позабыв поводья,

на трех ногах до утренней зари,

играют на песке у мелководья

веселые мальчишки-пескари.

В пузатых крынках, докрасна нагрето,

в печи беленой тлеет глубоко

томленое, как северное лето,

густое с рыжей пенкой молоко.

Росой, укропом отдает окрошка,

и рвет сама свой кожух земляной

рассыпчатая, дымная картошка

с прадедовский кулак величиной…

У дуба с узловатыми корнями

я посижу один, пока светло,

пока к себе не позовет огнями

Азеево – татарское село.

Где позабыли буйные набеги,

кровавые и хриплые бои

и в землю русскую вросли навеки

касимовские праотцы мои.

Следы

В пыли, под вихрями густыми

мне довелось хлебнуть беды:

ты на моем лице пустыня

оставила свои следы.

Жара в барханах и аулах

того и жди загонит в гроб.

Морщины вырублены в скулах –

пунктиры караванных троп.

Они еще свежи доныне,

и в том не вижу я беды.

Но ты и на душе, пустыня,

оставила свои следы.

Сжигаешь ты тела и души,

не только травы и цветы.

Я сердцем стал черствей и суше,

и в том повинна только ты.

Но верю: не были пустыми

мои заботы и труды!

И на твоем лице, пустыня,

останутся мои следы.

Каменные колокола

Волны песков в оазис бьют,

выжжен камень дотла.

По вечерам над пустыней поют

каменные колокола.

Блещет над выжженною травой

красный луны клинок,

красное небо – над головой,

красный песок – у ног.

Крутит смерчи кызылкумский май,

скалы в куски дробя.

Кто тебя выдумал, страшный край,

кто породил тебя?

Глыбам гранитным от зноя невмочь,

стонет во мраке скала.

Глухо поют над песками всю ночь

каменные колокола.

Прощание с Арбатом

В. Лекшину

Шли пьяные – и пели «Тишину»,

маячил постовой на перекрестке,

швырял в лицо водою ветер хлесткий

и гнал по лужам крупную волну.

Бульвары пахли свежею травой,

сырой землей – и горечью разлуки…

К домам уснувшим простирая руки,

прощался я со старою Москвой.

Вдали фонарь качнулся и погас,

дома из тьмы вставали угловато,

и переулки древнего Арбата

увидел я как будто в первый раз!

Вот старый дом: лепные купола,

большие окна влажный ветер студит…

Когда я возвращусь, его не будет.

Тут первая любовь моя жила.

И этот невысокий палисад,

на птицу распростертую похожий,

и мрачный двор… Да, вас сломают тоже!

Сюда меня водили в детский сад.

Прости! Мне жаль тебя, старик Арбат:

мечты чужие не обижу словом,

да сердце не лежит к истокам новым –

не знаю, я, наверно, ретроград!

Получат люди новое жилье…

Я рад за них, но и грущу невольно:

я – человек, мне горестно и больно,

когда ломают прошлое мое…

Я так люблю старинные дома

в кривых проулках старого Арбата!

Глаза полны печали и ума,

хотя на мир глядят подслеповато.

В пеналах узких комнат – полутьма,

на лестничных площадках – сыровато,

но как прекрасны дряхлые дома

в горбатых переулках у Арбата!

У каждого из них – свое лицо

и свой характер, как у человека…

Слепые окна. Древняя аптека,

высокое и узкое крыльцо.

Слепой амур с оборванным крылом –

наивное дитя чужой эпохи.

Дверей скрипучих старческие вздохи

полны воспоминаний о былом.

Причудлива эпох и стилей смесь,

истертые подошвами ступени.

Порой на стенах шевельнуться тени

людей, когда-то обитавших здесь.

В лепных трещиноватых потолках –

зеленые потеки дождевые.

Гремит железо крыш, и домовые

ночами кашляют на чердаках…

А вы, застывшие у входа львы

с надменно сжатым ртом Наполеона, –

кому служили вы во время оно

и чей покой храните нынче вы?

Кто восходил по лестнице крутой –

мыслитель и бунтарь или гуляка,

как флаги, развевая фалды фрака,

веселый, и никчемный, и пустой?

А может, с тростью тонкою в руке

ступал бесшумно по коврам узорным

народоволец в узком сюртуке

с тяжелой бомбой в чемодане черном?

Привыкли мы за мрачные дела

корить минувший век… Но в каждом веке –

два века, как и в каждом человеке –

два человека: от добра и зла!

Прекрасны вы, старинные дома

в горбатых переулках у Арбата!

Сквозь окна узкие подслеповато

глядит на мир история сама.

Вас размывает времени вода,

особняки старинного Арбата!..

Угрюмый Гоголь здесь бродил когда-то,

веселый Пушкин наезжал сюда…

Дворов широколиственная сень,

шершавых стен замшелые святыни,

погубит вас в один прекрасный день

бесстрастный пролагатель ровных линий…

Ты прав, строитель, да. Конечно, да.

Но ты не прав, того не понимая,

что не всегда кратчайший путь – прямая…

И Лобачевский знал, что не всегда!

Ведь тем-то и прекрасен человек,

что каждому дан в вечное наследство

такой Арбат, смешной осколок детства,

и просто ли расстаться с ним навек?

Холода

Маме

К печи поленья поднеси,

оладьи замеси.

Трещат морозы на Руси,

морозы на Руси.

Безмолвен лес, безлюден сад,

и в поле ни следа –

такие холода стоят,

такие холода!

Ах, мама! Ты едва жива.

Постой, ты вся в снегу.

Оставь тяжёлые дрова,

давай я помогу.

Зачем ты всё – сама, сама?

Не стой на холоду…

Какая долгая зима

в сорок втором году!

Какая лютая зима!

Гудит печная жесть.

Я не хочу. Ты ешь сама.

Ты, знаю, хочешь есть.

Не тает иней по углам,

а ночь – над головой.

Мука – с картошкой пополам,

над полем – волчий вой.

Дымятся снежные холмы,

и ночи нет конца.

Эвакуированы мы,

и нет у нас отца.

Так страшно дует из окна,

и пруд промёрз до дна.

Так вот какая ты, война!..

Что говорить? Война.

Забыл я дом арбатский наш,

тепло и тишину.

Я брал двухцветный карандаш.

Я рисовал войну.

Шли танки красные вперёд.

Под ливнем красных стрел

вниз падал чёрный самолёт

и чёрный танк горел…

Лютее, снежнее зимы

не будет никогда.

Эвакуированы мы

из жизни навсегда.

Метёт, а небо так черно,

что кажется: сейчас

на нас обвалится оно –

да и придавит нас.

Конец пурги

Вой ветра – или волчий вой?

Душа сжимается от боли…

Одна звезда – над головой,

одна могила – в чистом поле.

Снег придавил к земле сады,

наполнил уши вой унылый.

И свету нет от той звезды,

и нет креста над той могилой.

Змеится белая трава,

пружина-смерч по снегу скачет,

и слабый крик: «Уа…Уа…»

То волк или ребенок плачет?

Нет, это – ветер… Или – волк?

В потемки вслушиваясь чутко:

на низкой ноте вой умолк,

и делается тихо, жутко.

Белесой мглой заметена

пустая белая дорога.

Стоит такая тишина,

что хочется поверить в Бога!

Снега, сверкая как хрусталь,

уводят вдаль светло и прямо.

И в сердце – легкая печаль.

И губы сами шепчут: – Мама…

Свет месяца

Моей маме,

Надежде Ивановне

Месяц из облака вышел –

тонкий и грозный клинок.
Сел я в постели – услышал:
– Что тебе снилось сынок?

Льется в глаза мои прямо
желтого месяца свет…
Ты не звала меня мама?
Ты не звала меня? Нет?

Детство. Год катится к маю.
В клетке чижикает чиж.
Голову я поднимаю –
ты на машинке стучишь.

Как ты бежала с работы!
Как ты ночей не спала!
Понял потом, до чего ты,
мама, красивой была…

Время без устали метит
лики людей и древес…
Тихо над окнами светит
месяц, похожий на «с».

Я разуверился в средстве,
как мне вину искупить.
Я обещал тебе в детстве
беличью шубу купить.

– Шею закутай голубка,
руки и грудь не морозь!.. –
Где она, беличья шубка?
Мы и живем то поврозь.

Редко мы видимся что-то.
Времени мало: дела.
Дом, и друзья, и работа.
Ты-то мне жизнь отдала.

Льется в глаза мои прямо
желтого месяца свет.
Ты не звала меня, мама.
Ты не звала меня. Нет.

Женщина у моря

Там на палубе – гам, суета.

Хлопнул флаг и наполнился ветром.

Что же молча стоит у борта

эта женщина в платьице светлом?

Платье – цвета весенней травы,

и глаза – зелены и раскосы.

Медным нимбом вокруг головы

пышно светятся рыжие косы.

Ветер – гость экзотических стран –

сжал русалочье тело в объятья.

Слабый, гибкий, стремительный стан

проступает сквозь узкое платье.

Что блестит на реснице? Слеза

или влага зеленого вала?

Что широкие эти глаза

к изумрудной волне приковало?

Чем полны они? Болью полны

или сизым наполнены дымом?

Что грозит им – объятье волны

или горькая встреча с любимым?

Или рухнула мачта-мечта,

лопнул парус, разорванный ветром?

Почему же стоит у борта

эта женщина в платьице светлом?

Мой вопрос, он ее огорчит?

Грозно вскинет глаза, негодуя, –

или дрогнет, смирится, смолчит,

если к ней вот сейчас подойду я?

Впрочем, что он, мой опыт мужской,

словно белая палуба, шаткий

пред зеленою глубью морской

и глазастою рыжей загадкой?

Или тягостна ей суета,

ожиданье сигнала к отходу?

Просто женщина, встав у борта,

долго смотрит в зеленую воду…

Аральские рыбаки

Под раскаты зеленого ревуна,

что качает суда и трапы,

на подушках тумана и плавуна,

у артельного дымного казана,

на затылки сдвигая широкие шляпы, –

мы лежим у замшелых гранитных быков,

развернув булыжники кулаков,

словно боги Олимпа среди облаков, –

соль белеет на скулах твердых:

слава вам, высоченные сапоги рыбаков

с раструбами на бедрах!

Наши руки от рыбы горьки.

Мы – аральские рыбаки.

Сладок отдыха час короткий.

От Узун-Каира и до Урги

на песке алеют костров круги,

сохнут черные наши лодки.

Извивается рыжий камыш в огне.

Рыбакам не до песен грустных:

от Урги до Муйнака по шаткой волне

слышишь поступь баркасов грузных?

Поднимается с моря туман ледяной,

скалы ржавые инеем белит.

От Урги до Муйнака сухой слюдяной

чешуею усеян берег.

Мы дома покинули на месяца.

Руль клади у камней направо.

Добывающим хлеб свой в поте лица

слава!

Засыпает в сетях белобрюхий судак,

самосвалы идут в аулы.

И стоит у руля с папиросой в зубах

смуглорукий шкипер, аральский рыбак,

Худайберген – казах остроскулый.

Как валы, мы белы с бороды до пят,

корабельные сосны – ноги,

умирая, у берега волны хрипят,

на клубах тумана, раскинувшись, спят

рыбаки – скуластые боги.

Два Гоголя

Мороз. Какой-то поздний щеголь

домой торопится: пора!

Надломленный усталый Гоголь

глядит из глубины двора.

Он чувствует: окончен путь,

а сделано еще так мало!

Прямые волосы устало

упали на худую грудь.

Напряжены зрачки сухие.

Страх спрятан в глубине зрачка.

А перед ним снега России,

текут, как белая река.

Весь – боль, тревога и забота,

он будто заглянул на дно

и страшное увидел что-то,

чего мне видеть не дано.

В снегах ли, в смутах ли – не знаю,

как виделась ему она,

родная, нищая, степная,

лесная, гиблая страна?

Он слышит отдаленный звон

и утомленно спину сгорбил:

его поверг в пучину скорби

«неистовый Виссарион».

… По площади, пустой и голой,

метель петляет и гудит,

и Гоголь, юный и веселый,

с бульвара синего глядит.

Он мудр. Он слабых не обидит.

Горда осанка и легка.

Он «будущую Русь провидит

из тягостного далека».

Он дружен с Пушкиным. И сам

кипит – им овладела спешка,

и тень, как легкая усмешка,

скользит по бронзовым усам.

Тень стынет на волне сугроба,

но дело не в рисунке плеч.

В чем суть? Они правдивы оба.

Тут не о памятниках речь.

Средь гениев литературы,

оставивших на сердце след,

нет драматичнее фигуры,

трагичнее фигуры нет.

Да мир его угрюм и душен:

осмыслим ли мы – кто-нибудь! –

от «Майской ночи» к «Мертвым душам»

стремительный и страшный путь?

Снегов пушистые перины.

Тугих дверей не отворить.

Два Гоголя непримиримы.

Их невозможно примирить.

Вдоль улиц завывает вьюга

и катит синие снега.

Молчат, не смотрят друг на друга

два Гоголя, как два врага.

Враждуя долго и устало,

они тоскуют по ночам.

Да, гениальности начало –

в непримиримости начал.

Метель о стены бьет с разбегу,

над миром – ночь, мороз и глушь,

и волны синие по снегу

бегут, как тени мертвых душ.

Бесы

Мечусь бесплодно и устало,

люблю и думаю, спеша…

Как далека от идеала

ты, грешная моя душа!

В тебе, возвышенной и чистой

«сестре безоблачных небес»,

гнездится ревность – черт когтистый,

и пляшет зависть – мелкий бес.

Придет толстуха ложь, за нею –

изнеженная ведьма-лень:

ласкают, обхватив за шею,

и краткий сокращают день.

И скупость, чертово отродье,

и неподъемный, как бревно,

пузатый бес чревоугодья

с зеленым змием заодно.

И мрачный баловень несчастья,

тяжелый всадник на плечах –

губастый демон сладострастья

с безумным пламенем в очах…

И яд огнем вскипает в жилах,

медлительный, как кровь змеи,

и объяснить тебе не в силах

дела и помыслы свои.

Бреду, спешу и спотыкаюсь,

и падаю, и встать спешу,

грешу и каюсь, зарекаюсь,

вновь каюсь – и опять грешу!

Душа, ты растеклась, как глина,

любые путы не любя…

Ты, внутренняя дисциплина,

мой бог, как обрести тебя?

Тоскую по своим оковам

и тягощусь собой самим

бесцельным, пошлым, бестолковым

существованием томим…

Душа полна тоски и боли –

цена за легкое житье,

но если не хватает воли,

я все же выкую ее!

Поскольку в каждом сердце смешан

с извечной тьмой извечный свет,

тому, кто скажет: я – безгрешен,

доверья не было и нет…

Заблудшего да не осудим –

соединим в своей судьбе

и нежность, и терпимость к людям

с жестокостью к самим себе.

Свободная манера

Клянусь и каюсь: не постиг

смысл термина «свободный стих».

«Свобода»? От чего – свобода?

Свобода – нет ли в том греха –

от мелодичного стиха

и солнечного небосвода?

От клейких шишек на сосне,

истории, любви к стране,

культуры племени и рода?

От Волхова и от Нерли,

от Пушкина и от земли,

от духа нации – свобода?

Такой «свободе» грош цена,

она во зло обращена:

традиция – душа народа!

Нагородили чепухи:

рисунки, рюмки, снимки, числа…

Свободны многие стихи

от жизни, логики и смысла.

Мораль, быть может, не нова,

но просят факелы-слова

себя брать в руки осторожно!

Писать же велика ли честь

верлибры, коих не прочесть,

а вспомнить вовсе невозможно?

Когда Поэт стихи слагает,

ему и рифма помогает,

и четкий ритм. А если – нет?

Кого свободная манера

освобождает от размера

и рифмы, – может, не поэт?

Грозит нам, если не беречь,

стих, поэтическая речь

трагической метаморфозой…

В размере тяжело словам?

И рифма досаждает вам?

Друзья мои, пишите прозой!

Не стоит умножать грехов:

мы – за поэзию в ответе.

И вряд ли есть стихи на свете

свободней пушкинских стихов.

Моют кости

Что-то, милая моя,

мои кости ноют.

Чую, милые друзья

мои кости моют.

Числят срывы и грехи,

излагают складно:

– Наш вчера-то, хи-хи-хи,

перебрал изрядно.

Знаю, я не без греха,

мне бы жить честнее…

– Наш вчера-то, ха-ха-ха,

бегал к Дульцинее.

Прихожу ли из гостей,

ухожу ли в гости –

ноет, ноет меж костей,

моют, моют кости…

не трус, не вор, не жлоб –

ой, ребята, бросьте!

Говорите правду в лоб,

но не мойте кости.

На виду мой каждый шаг,

мир мой однозначен:

я и так – и наг, и благ,

как скелет, прозрачен.

Верно, милые мои!

Я могу и выпить,

но меня из колеи

невозможно выбить.

Я порою, не солгу,

вижу Дульцинею.

Но работе не могу

изменить я с нею…

Впрочем, ладно, так и быть,

признаю приватно:

кости ближнему помыть

до того приятно!

В этой милой болтовне –

ни нужды, ни злости.

Просто кости моют мне,

просто моют кости.

Гроза

С утра весь день густые облака

за нами вслед бегут издалека.

Грохочет гром, становится темней,

и треплет ветер гривы у коней.

Уже косые полосы легли

на темный лес, на яркий луг вдали.

Вперед! Скорее! Времени в обрез,

чтоб до дождя успеть в далекий лес.

Мы мчим во весь опор, но через час

седая туча догоняет нас.

Подкравшись к нам вот так, исподтишка,

она момент готовит для прыжка.

Назад откинув два больших крыла,

могучий торс в клубок она свила.

Увидела, что мы уходим в лес,

и вдруг метнулась нам наперерез.

И вот уж хищно мчится напрямик,

зловеще белый вытянув язык…

Свистит в ушах, с коней струится пот,

а мы летим без отдыха вперед.

Скорей! Скорей! Уж близок лес… Но вот

нас догнала лавина бурных вод.

Упав на нас, холодные снопы

секут песок желтеющей тропы.

Какие струи жгучие! Они

по конским спинам хлещут, как ремни.

Спеша уйти от дождевых мечей,

въезжаем в лес, звенящий, как ручей.

И хлещут нас, пока мы мчимся вскачь,

колючий кедр, ольшаник и пихтач.

Поле васильковое

За селом поселок горбится.

Гнутся ивы у плетня.

Ты – простишь ли, моя горлица?

Наша солнечная горница

уплывает от меня.

Уплывают кольца-локоны.

Тает слабая рука.

Губы до крови целованы,

брови горечью изломаны,

что пруточки ивняка.

Эти плечи угловатые,

эти руки на груди

и глаза – продолговатые,

с крапинками, рыжеватые –

и вдали, и позади.

Дух лесной – шалашик бросовый,

солнце жаркое в дубах,

теплой ночи отблеск розовый

и любовь, наш сок березовый,

горечь ивы на губах.

Неба пасмурная жижица,

леса темная гряда –

все назад неслышно движется,

как на нитку, в память нижется,

застывает навсегда.

И не думаю, не думаю,

что та память так светла,

что на счастье и беду мою,

на судьбу мою угрюмую

красным сном она легла.

Что о давнем этом случае

много раз я вспомню вновь…

Ой ты, ивушка плакучая!

Ой ты, времечко текучее!

Ой ты, горькая любовь!

Рыжий конь шуршит подковою.

Клевера стоит дурман.

Вот за рощею ольховою

рожь с межою васильковою

канет в розовый туман…

Спи, моя любимая

Ночь Москву окутала.
Кончен путь мой трудный.
Не уйдут из памяти дальние края…
Тихо светит окнами
старый дом на Трубной…
Спи, моя хорошая, светлая моя!

Поброжу по площади
возле милых окон,
в сердце от прохожего
ласку затая.
Месяц в тучах плавает
словно желтый окунь…
Спи, моя усталая, тихая моя!

Сыплет осень листьями,
ночь тиха и звездна.
Щеки мне овеяла свежая струя…
Я опять на родине,
только слишком поздно…
Спи, моя неверная, давняя моя!

Те же липы шепчутся
и машины мчатся.
На скамейку старую молча сяду я.
Знаю, нас, геологов,
трудно дожидаться…
Спи, моя любимая, нежная моя!

Абажур за шторами…
Значит все в порядке:
у тебя свой суженый и своя семья.
Дочка пухлощекая
спит в своей кроватке…
Спи, моя далекая, вечная моя!

Шуркино письмо

Видно, нелегко оно рождалось –
на семи тетрадочных листах…
Мне девчонка эта попадалась
в самых неожиданных местах.
В садике с туманами и снами
в прятки мы играли дотемна,
всякий раз увязывалась с нами
в «казаки-разбойники» она.
В те года, бедов, драчлив и звонок,
в страхе двор державший шпингалет,
я смотрел с презреньем на девчонок
с высоты четырнадцати лет
На меня глазела, как на чудо,
девочка с косичкою льняной.
Я кричал:
– А ну мотай отсюда! –
если Шурка бегала за мной.
Как-то днем, перед сеансом в клубе,
видя, что стою я в стороне,
Шуркина подруга, Валя Штубе,
розовый конверт вручила мне.
Взяв письмо и почесав в затылке,
не сказав девчонкам ничего,
я к друзьям отправился. В курилке
Колька Демин вслух прочел его.
Надо же такой беде случиться!
Ну и влип я, прямо хоть реви:
на семи тетрадочных страницах
Шурка признавалась мне в любви!
Я стоял, не радуясь нисколько,
от стыда пылая, будто рак
И при слове «котик» гнусный Колька
гадко захихикал, как дурак.
Потрясенный этой кличкой низкой,
липкой, словно черный гуталин,
я ответил Шурке злой запиской:
«Я тебе не котик, а Павлин!»
А потом, взъяренный не на шутку
(засмеют еще из-за письма),
я сказал: – Подкараулим Шурку
во дворе у нас – дадим ума!
Шурка шла в своей мохнатой шали,
будто и не зная ничего,
и ребята от меня отстали,
перед ней оставив одного.
Очень злой, слегка расставив ноги,
с каблуков качаясь на носки
посредине Шуркиной дороги
я стоял, сжимая кулаки.
Но она назад не повернула:
голову немного наклоня,
сквозь меня, как сквозь стекло взглянула
и пошла, как будто нет меня.
Был надменен этот взгляд короткий.
Я девчонку не остановил:
что-то новое в ее походке
я впервые уловил…
Я не спал. Часы тревожно били.
Медленно кружился снег в окне
А друзья тот случай позабыли,
даже «котика» простили мне!

Не торопи

Воет ветер, как в степи,
улеглась моя досада…
Все я сделаю, как надо,

ты меня не торопи.
Сорок лет – не прекословь! –
На душе и лед и холод!..
Был бы я сегодня молод!
Вот она, твоя любовь.

Ляг, свернись клубком и спи,
будь спокойною наружно.
Все я сделаю, как нужно,
только ты не торопи.
Сердце к боли приготовь,
где же взять мне эти годы? –
Связан я, и нет свободы –
вот она, моя любовь.

Умной будь: беду стерпи,
приготовь себя к разлуке,
рядом сядь и дай мне руки,
но меня не торопи.
Я спокоен, как в бою,

на себя я сам – управа.
Кто мне даст такое право –
искалечить жизнь твою?

Жизнь

Нам с тобой, неустанным,

нет покоя с утра.

По шуршащим бурьянам

прошагали ветра.

Крячут утки в осоке,

загудели шмели,

пьют целебные соки

стаи трав из земли.

Здесь на мшистом суглинке,

в жизни трав и зверья,

и в песке и в былинке

жизнь таится моя.

Черных омутов пасти,

и бурьян, и листва –

это разные части

моего существа.

Задеваю невольно

гибкий сук на сосне…

Если дереву больно,

значит, больно и мне.

Малиновые вырубки России

Легли на пальцы ягоды сухие,

тяжелые, как алая руда.

Малиновые вырубки России,

в сердца лесов вросли вы навсегда.

Стволы без вас дрожат и остывают,

а зелень сиротлива и горька.

По вечерам над вами проплывают

малинового цвета облака.

В полдневный зной, молочны и пахучи,

боками, как коровы поводя,

грудастые вдали пасутся тучи

на гибких голубых ногах дождя.

А по утрам, когда сойдут туманы,

на солнечные ваши острова,

смеясь, ведут лесные капитаны,

желтоволосы, босы и румяны,

пропахшие малиной кузова…

Сосняк вокруг, как терем медностенный,

В нем – русский, свой, особенный уют.

Где ни брожу, мне в уши неизменно

горластые малиновки поют.

Жить, как ты

Простимся, милая моя,
моя любовь до гроба!
Кто виноват? Пожалуй, я.
А может быть, мы оба.

Бежишь и плачешь на бегу,
платок слезами мочишь,
но жить, как ты, я не могу,
а ты, как я, не хочешь.

Мрак – на бульварах и в садах
и листья кружит вьюга.
Большая разница в годах,
нам не понять друг друга.

Я громким голосом шепчу:
— Разбитого – не склеишь
но жить, как ты, я не хочу,
а ты, как я, не смеешь.

Услады благ недорогих
наш разум омрачили.
Не для себя, а для других
меня-то жить учили.

Тебе я шепотом кричу:
— Разбитого – не сложишь
но жить, как ты, я не хочу
а ты, как я, не можешь.

Пускай неплох я, пусть я плох,
десятилетье – бездна.
Мы дети разных двух эпох,
и плакать бесполезно.

Зубами сжатыми скриплю,
и ты в глазах двоишься,
но жить, как ты, я не люблю,
а ты, как я, боишься.

Тени на снегу

Мы в гремящем трамвае катили до Клиник.

Наши тени, ломаясь, легли на скамью.

Ты шепнула мне тихо: – Вернулся, пустынник! –

и нашла, и погладила руку мою.

Ты бежала ко мне полутемным Арбатом.

За тобою спешили снежинок рои.

Белый ветер гулял по сугробам горбатым,

падал снег и ложился на плечи твои.

А потом ты любимым меня называла,

второпях непонятное слово шепча,

на носки привставала, когда целовала,

а была все равно мне едва до плеча.

Фонари не спеша выступали из ночи

над домами синели снегов купола,

а в снегу, становясь то длинней то короче,

наша тень вслед за нами плыла и плыла.

Опустила луна темно-красное веко,

прошуршала о стены метель на бегу.

Наша тень, словно тень одного человека,

неподвижно застыла на синем снегу…

А потом разделили нас горы и реки

и востоком ко мне повернули страну.

Наша общая тень раздвоилась навеки,

и с тех пор никогда не сольется в одну.

Горький мед

Вот и все!.. Я тебя
от себя отлучаю.
Вот и все: я себя
от тебя отучаю.
Отучаю от встреч –
ровно в пять не встречаю.
Отучаю от плеч,
и от кос отучаю.
Отучаю от рук
и от губ, и от взгляда,
и от бед, и от мук…
Хватит. Больше не надо.
Их никто не поймет,
и никто не оплатит.
Слишком горек твой мед!
Баста. Кончено. Хватит.
Унижаться любя,
не могу и не буду.
Я забуду тебя,
я тебя позабуду!
Вот и все. Решено.
Я – не мальчик. Довольно.
Это только смешно.
Это вовсе не больно.
Ненавижу твой смех,
ложь улыбки и вздоха.
Не вводи меня в грех –
это кончится плохо!
Ты приносишь беду,
ты с ума меня сводишь….
Только как я уйду,
если ты не уходишь?

Летучая мышь

Из-за ограды маки пахнут пряно.

Там девочка играет по ночам.

Я не могу играть на фортепьяно:

я не обучен нотам и ключам

Боюсь касаться я рояльных клавиш

тупой костяшкой пальца своего:

ткнешь посильней и вмятину оставишь

на хрупких белых косточках его.

Но под ее рукой – рукой ребенка

рояль живет, и плача, и звеня…

Сегодня эта глупая девчонка

опять пытает музыкой меня.

И вот в тиши растет глухая смута,

редеет мгла, и в уши бьет прибой,

и вздрагивает грудь, и почему-то

я снова недоволен сам собой.

В тревоге поднимаю тяжело я

с подушки голову. Вокруг светло, как днем.

Дом, озаренный голубым огнем,

весь светится, как дерево гнилое.

Аккорды ускоряют грозный бег:

что это? Гимн? Рапсодия? Соната?

Так на огонь из тьмы глядел когда-то

угрюмый первобытный человек.

Стою – и не могу ступить ни шагу,

и месяц вдруг расплылся в облаках,

и я, стыдясь, размазываю влагу

по грубому загару на щеках.

А по утрам из дома с синей крышей

выходит девочка с лицом летучей мыши.

Рукой отводит ветки бузины.

Глаза ее недвижны и грустны.

Она стоит в тени большого дуба

и смотрит вдаль, в просторы желтых нив,

беспомощные руки уронив,

сутула, большерота, бледногуба.

Потом, вздохнув, идет из сада прочь

и молча ждет, когда настанет ночь.

Я тоже жду. Я полон беспокойства.

Я, как свиданья, жду минуты той,

когда мной овладеет недовольство,

рожденное великой красотой,

когда начнет трухлявая ограда

зеленое сиянье излучать…

А ты красива, и тебе не надо

писать стихи и ноты изучать.

* * *

Поэт, постов не занимай
и вдохновению противной
обузы административной
на плечи ввек не принимай.

Ты непосредственность и страсть
сумеешь сохранить едва ли.
В одной руке стихи и власть
всегда друг друга убивали.

В борьбе за лучшие посты
притворство возведя в искусство,
свой первый дар утратишь ты –
святую первозданность чувства.

Юля по личным, а порой
по лжеобщественным мотивам,
ты сам убьешь свой дар второй –
уменье быть всегда правдивым.

И, переняв фальшивый жар
дельцов, с чьей совестью не спорю,
ты утеряешь третий дар –
отзывчивость к чужому горю.

Но вдруг в блистательной судьбе
глухая мысль тебя встревожит:
солгавший самому себе
уже поэтом быть не может…

Книги

Шуршат по булыжнику шины,
разносится грохот и крик:
рабочие грузят в машины
тяжелые партии книг.

Картонные синие пачки,
обвязанные бечевой,
привозит рабочий на тачке
и складывает на мостовой.

А двое других, деловито
друг другу командуя: «Р-раз!», –
бросают в стальное корыто
тюки отпечатанных фраз…

Все новые партии грузов
везут со складских площадей,
и с грохотом рушатся в кузов
тяжелые мысли людей.

Потом их погрузят в вагоны,
и тихо с путей городских
под пломбами двинутся тонны
волнений и мыслей людских…

На дальней, глухой остановке
их ждет справедливейший суд.
Их примут.
Обрежут бечевки.
Раскупят.
Откроют.
Прочтут.

До дыр, до белесого цвета
зачитаны будут они.
И где-то в тайге до рассвета
в домах не погаснут огни.

Другие в шкафах продежурят,
годами от скуки пылясь,
пока их с махоркой не скурят
иль просто не выкинут в грязь.

«Холода» — стихи Владимира Павлинова, музыка Александра Васина-Макарова. Исполняет А.Васин-Макаров Исполняет Татяна Гребенник

Материал для рубрики «Память» подготовлен в марте 2017 года.

Часть 1, Горький мёд — ориджинал

Набросок из нескольких строк, еще не ставший полноценным произведением
Например, «тут будет первая часть» или «я пока не написала, я с телефона».

Мнения о событиях или описания своей жизни, похожие на записи в личном дневнике
Не путать с «Мэри Сью» — они мало кому нравятся, но не нарушают правил.

Конкурс, мероприятие, флешмоб, объявление, обращение к читателям
Все это автору следовало бы оставить для других мест.

Подборка цитат, изречений, анекдотов, постов, логов, переводы песен
Текст состоит из скопированных кусков и не является фанфиком или статьей.
Если текст содержит исследование, основанное на цитатах, то он не нарушает правил.

Текст не на русском языке
Вставки на иностранном языке допустимы.

Список признаков или причин, плюсы и минусы, анкета персонажей
Перечисление чего-либо не является полноценным фанфиком, ориджиналом или статьей.

Часть работы со ссылкой на продолжение на другом сайте
Пример: Вот первая глава, остальное читайте по ссылке…

Если в работе задействованы персонажи, не достигшие возраста согласия, или она написана по мотивам недавних мировых трагедий, обратитесь в службу поддержки со ссылкой на текст и цитатой проблемного фрагмента.

Андрей Козырев — Горький мёд

…Чтоб вековечно собирали пчёлы Мёд Одина, хмельной и горький мёд. Л.Мартынов Мёд Одина, хмельной и горький мёд! Тебя искали воины, пророки, А находили – те, кто пишет строки, В которых жизнь известна наперёд. Мёд Одина! В нём – горький хмель высот, В нём – город, рынок, улица, деревня, В нём – правда, жгучая до воспаленья, А кто его вкусил, – тот чужд вселенной, И кто его простит! И кто поймёт! Мёд Одина, хмельной и горький мёд! …Всё дальше, дальше проникает взор В земную плоть, в пороки и в пророков, Он не боится сплетен и упрёков, Всё – вопреки, и всё – наперекор! И речь кривится, на губах дрожа, И набухает в жилах кровь-тревога, И горбится, пророчится душа, Как чёрный ворон на плече у бога. И в сердце потаённый скорпион Яд мудрости неслышно источает, И пусть душа пока ещё не чает, В каких созвучьях отзовётся он! Ведь я – не человек, а только взор, Который Бог во тьму вещей простёр – Всем вопреки, всему – наперекор! Я обретаю сам в себе права На слово, на пророчество и кару, Но тотчас снисхожу из торжества В глухую ночь немеркнущего дара. Дар принесён! Постигни смерть и муку, Чтоб ощутить, сам этому не рад, Как небо, обернувшееся звуком, Нам проникает в мышцы, в кровь, в талант; Как, всей вселенною в ночи вспылив, Господь течёт потоком метеорным В ладони нищим, хитрым и упорным, Кто понял непростой Его мотив. Сквозь сумрак быта я звучу темней, Чем в сердце индевеющая стужа. Но пустота, укрытая во мне, Не принимает пустоты снаружи. Чужую примеряя слепоту, Я рифмой вижу лучше, чем глазами Ту музыку, что гибнет на лету Сквозь пустоту, зовущуюся – нами. И я, слагая строки про Него, Жду в темноте имён, сродни могильной, Когда бумага вспыхнет от того, Что я пишу на тишине стерильной, Ведь там, где замерзает тишина, Стоит Господь, Дающий Имена. И всё – наперекор, и всё – вперёд! На сильных мира плавится порфира, Когда они, законов правя свод, Вычёркивают ангелов из мира. Их вычеркни – и станешь сам нулём, В который вписан мир, лишённый Бога. Ты – ноль, вещей далёкий окоём, В ночи ночей безвестная дорога. А я – пишу, на раны сыплю соль… Чернильница бездоннее колодца! Я чувствую, как головная боль Из одного виска в другой крадётся, Дрожит рука, кружится голова, И всё вокруг – смешно, грешно, нелепо… На языке – слова, слова, слова, А дальше – только небо, небо, небо. Я не надеюсь, что меня спасут Все те, кому я помогал на свете, – Поэт – чудак, насмешник, божий шут, И кто его поймёт! И кто ответит! Я не ищу в сердцах людей сродства, – Мёд Одина не знает кумовства. Я только повторяю назубок Слова мои простые – ВЕК, БЕГ, БОГ. Поэт – лишь звук, звучащий мозг планеты, И кто его поймёт! И кто ответит! Минуют нас и слава, и напасти, – Я сам в себе, не в них обрёл права. Для нас – отрава, а для прочих – сласти, От них грешно слабеет голова. Да минут нас и слава, и напасти, – Безвкусные и приторные сласти! А я иду своею тропкой длинной Среди всемирной звонкой чепухи И собираю щебет воробьиный В серебряные, звучные стихи. Я собираю говорок базаров, Весёлый треск вселенской суеты. В нём – Слово, и Пророчество, и Кара, И плеск ручья, и шорох пустоты. Поговорим о том, с чем я знаком, О том, что было ведомо немногим, – О странном привкусе под языком. О боли под лопаткой. И – о Боге. Всегда чужой живым, всегда живой, Я вписан в круг небес вниз головой. И я пишу, – поймите, господа, – Для тех, кто с небом не играет в прятки, Кто тишину Последнего Суда Услышит между строк, в сухом остатке. Сдвигая облаков небесный фронт, Я вижу мир, прозрачный и весёлый, Где вечно собираем мы, как пчёлы, Мёд Одина, хмельной и горький мёд!

Горький мед | экзистенция

Андрей Козырев

Всё о жизни

Стихи без глаголов

Вежливая медленность маршруток
Злая неуклюжесть мерседесов
Страшная начитанность блондинок
Буйная фантазия старушек
Лёгкий поцелуй велосипеда
Сладострастье боли под лопаткой
Странная прическа рогоносца
Мягкость электрического стула
Честность государственной газеты

Бескорыстие свиньи-копилки
Аппетитность колбасы без мяса
Красота последних книг Донцовой
Виртуозность женщины-таксиста
Наглая застенчивость мигрантов
Вежливость мужчины с автоматом

Добрая улыбка педофила
Чуткая находчивость таможни
Скучная улыбчивость нудиста
Праздничный порядок на дорогах
Бешенство железной табуретки
Злобное предательство домкрата

Мудрое бесстрашье идиота
Сладкая наивность бюрократа
Ласковая нежность вышибалы
Громкое раскаянье садиста
Безупречность вкуса людоеда
Грация и шик Армагеддона

Блеск и нищета всего земного.

Чудак

Вспоминая Адия Кутилова…

Во мне живёт один чудак,
Его судьба – и смех и грех,
Хоть не понять его никак –
Он понимает всё и всех.

Смуглее кожи смех его,
И волосы лохматей снов.
Он создал всё из ничего –
И жизнь, и слёзы, и любовь!

Из туч и птиц – его костюм,
А шляпа – спелая луна.
Он – богосмех, он – смехошум,
Он – стихонеба глубина!

Чудак чудес, в очках и без,
В пальто из птиц, в венке из пчёл,
Он вырос ливнем из небес,
Сквозь небо до земли дошёл!

Он благороден, как ишак.
С поклажей грешных дел моих
Он шествует, и что ни шаг –
И стих, и грех, и грех, и стих!

Он состоит из ста цитат,
Он толмачом переведён
С наречья звёзд, что днем горят,
С наречья будущих времён!

Он стоязык, как сладкий сон,
Как обморок стиха без дна.
Смеётся лишь по-русски он,
А плачет – на наречье сна.

Пророк вселенской чепухи,
Поэт прекрасного вранья,
Он пишет все мои стихи,
А после – их читаю я!

Он – человек, он – челомиг,
Он пишет строчки моих книг,
Он в голове живёт моей
И делает меня сильней!

Мадригал балерине

В ритме призрачного танцевальса,
Изменяясь, блистая, шутя,
По мирам и по сценам скитайся,
Беглый ангел, девчонка, дитя.

Ты танцуешь на сцене, как в храме,
В танцевейной лучистой пыли,
И пронизан тугими ветрами
Перекрёсток небес и земли.

Страшный суд твой и вечные муки –
В каждом жесте заломленных рук…
Ты одета в блестящие звуки.
Свет вбирает тебя, как паук.

Танцевальство твоё необъятно,
И клубится столбами в судьбе
Свет, сплочённый в движенья и пятна,
Над тобой, сквозь тебя и в тебе.

Ты безмерна в своём первозданстве,
И звучат на ином рубеже
Продолжение мысли в пространстве,
Продолжение тела в душе.

И, пространствуя, волею тёмной
Одевается в танец и звук
Образ жизни, смертельно огромной,
В каждом жесте заломленных рук.

Вдохновение

…Оно приходит словно ниоткуда
И сразу всем становится для нас.
Оно – тревога, трепет, вера в чудо,
Доступное для наших душ и глаз.
И вот – ты пишешь, и бумаги груду
Ты переводишь за какой-то час.

И ты прямей становишься и выше –
Прямей дождя, сильнее муравья.
В твоей душе звучит всё тише, тише
Та мысль, что жизнь – не чья-то, а твоя.
И ты стихом – не кислородом – дышишь
На грани бытия и забытья.

И ты готов всю жизнь бродить по кругу,
Ища одну, но верную строку.
Петлёй сомкнется круг – и нет ни друга,
Ни дома, ни удачи на веку.
Ты – рыцарь без удачи, без испуга,
Так радуйся, судьба! Merci beaucoup!

И вот уже грузнее стала поступь,
Ведь тяжесть мира – на плечах твоих.
Ты с губ сдираешь песню, как коросту,
Ты мал, как атом, и как мир, велик.
И всё на свете так легко и просто –
Кабак, вино, петля, предсмертный крик…

…Пиши, строчи, иди во тьму тропою,
Которую ты должен описать,
Любуйся, как и жизнью, и тобою
Жестокая играет благодать,
Ведь это – всё, что можно звать судьбою,
И это – всё, что счастьем можно звать!

Небесный цирк

Огромный купол, гулкий и пустой,
Куда приходит сумрак на постой,
Где в полутьме огонь рисует знаки, –
Сюда стремится ум в вечерний час.
Здесь щедрый Праздник собирает нас,
Здесь, как артист, танцует луч во мраке.

Как будто слово, линия звучит,
Когда гимнастка сквозь простор летит.
Взвихрённый свет её чуть видит, робок.
Пронизаны огнём и плоть, и кровь.
Здесь Время отдыхает от трудов,
Здесь лишь Мечта работает, как робот.

И Хитрый Глаз над куполом суров.
Пронзая взором сей Великий Кров,
Он пишет, как стихи, меня – поэта,
В глубь жизни обратившего свой взгляд,
Когда мгновенья пчёлами летят
На скрытый в вышине источник света.

Здесь – мы взошли на высший пик времён!
Обозревая твердь, и явь, и сон,
Мы видим – по краям воздушной ямы,
Порой сходясь в единое гнездо,
Порой цветя колючею звездой,
Свет ртутью разлетается багряной.

Я радуюсь игре лучей с туманом,
В которой, может, сам игрушкой стану.
Водоворот обмана, зла, добра,
Зверей, людей, огней круговращенье,
И жизнесмерть, и смертовоскресенье –
Игра, игра… жестокая игра.

Игра, я – твой! Себя я вновь узнаю
В гимнастке, что летит из пушки к раю.
Живого тела слиток золотой,
Мерцающий над тёмною ареной, –
Ты – образ человека Перемены,
Творца игры – жестокой и святой.

Добра и зла не знает сей уродец –
Бесстрашный, юркий цирковой народец.
Юродство, бесовство, обман в крови –
И детский смех, и свет лучей искристых,
И риск, и страх, и хохот сил нечистых,
И низверженье вниз с высот любви…

Да, в цирковой подзвёздной Одиссее,
Где тело, овладев душою всею,
Даёт ей трудный, роковой урок, –
Земной урок бескрылости крылатой, –
Здесь Ева и Адам не виноваты,
Здесь первородный грех пошёл не впрок.

И ты, гимнастка, жаркая от зноя,
Мелькающая солнечной иглою
Под куполом, сшивая тень и свет, –
Ты превратилась вся в клубок событий.
В нём на одной из спутавшихся нитей –
Груз всех земных падений и побед.

В лучах мелькают тело, ноги, грудь, –
На них присело Время отдохнуть,
Как на качели, чтоб взлететь повыше.
Она ваяет телом, как резцом,
Скульптуру света, – светом мы поём,
Мы свет багряный, словно песню, слышим.

Господь, за что её Ты бросил в Лимб?
Кольцо арены – словно круглый нимб,
Простёртый, чтоб могла она разбиться.
Страх высоты – коварный, хитрый бес…
Но сквозь круги ступенчатых небес
Она летит – стремительнее птицы.

Нырнёт во тьму, прозрачнее медузы, –
И темнота расходится, как шлюзы…
Вот слиток тела есть, а вот – исчез,
Как золото, расплавленное ловко…
Она висит, как гирька, на страховке, –
Судьбе бескрылой злой противовес.

Звучит во всех суставах звёздный туш.
Жизнь – это свет, и дрожь, и трепет душ.
Грех допустим – исключены ошибки.
Весь путь её – по роковой черте:
Её, почти предсмертной, высоте
Известен вес восторга и улыбки.

Здесь перед нами встала на пуанты
Судьба земли, разъятая на кванты.
Глухой глагол времён, металла звон, –
Он просто по-иному оркестрован,
Чем похоронный звон, он здесь раскован,
В весёлый детский хохот обрамлён.

Скрывает лица маска – как могила.
Когда б мы раньше знали, что за сила
Таится в маске, как она крадёт
Нас у себя, – не стали бы смеяться
Над клоунами, мы, – лжецы, паяцы,
Играющие роль за годом год.

И вновь дрожит в лучах неутомимо
Сердцебиенье вечной пантомимы,
Которой имя – Жизнь, источник мук
И радостей, набухших, словно колос,
Когда движенье обретает голос
И тяжесть мира обратилась в звук.

Лети, лети, бескрылая, крылато,
Над космосом, на атомы разъятом,
Сквозь нашей жизни блеск и темноту,
Над шабашем чертей, гуляк и звуков,
Над морем вздохов, шёпотов и стуков,
Лети, лети – переступи черту!

Игра, игра – мятеж, налитый светом,
Ад, к небесам хлопками рук воздетый,
Орбита сцены, брачное кольцо
Земли и неба, плоти и полёта,
Левиафан в обличье Бегемота,
Последний Ангел, прячущий лицо!

Летя под вечным Куполом, как атом
В небесном цирке, на хлопки разъятом,
Я верю в верность твоего добра.
Последними мытарствами проверен,
Я твоему огню и мраку верен,
Игра, игра… жестокая игра!

В храме

Храм, как колодец, тих и темён, –
Сосуд, воздетый над землёй
В простор, что страшен и огромен,
Где плещет тьма – живой водой.
И в сумрачном колодце нефа,
Где ходят волны полутьмы,
Мы черпаем любовь из неба –
Мы взяты у небес взаймы.
И тьма волнуется, как море,
Где раздробил себя Господь
На звёзды в сумрачном просторе,
Чтоб сумрак плоти побороть.
В Твоей тиши душе просторно.
Там глубину находит взгляд,
Там сквозь меня растёт упорно
Столетий тёмный вертоград.

А рядом – нищие, калеки,
Юродства неувядший цвет.
Осколок Божий в человеке
Сквозь плоть свой источает свет.
В неверном пламени огарков
Темнеют лица стариков,
Пророков, старцев, патриархов
Из ста колен, из тьмы веков.
Древнее Ноя, Авраама,
Древнее Авелевых стад –
Они от века люди храма,
Лишь ими град земной богат.
И, возносясь под самый купол,
Воздетых рук стоперстый куст,
Что Господа едва нащупал,
Пьёт полумрак всей сотней уст.

Но – выше дня и выше ночи
Безмолвствуешь над Нами Ты,
Ты – сумерек нетленный зодчий,
Пастух вселенской темноты.
Твой дух под куполом витает,
Превыше человечьих троп,
И вещий сумрак возлагает
Свои ладони мне на лоб.

Как тяжело Твоё прощенье,
Быть может, гнева тяжелей.
Но Ты – наш Царь, и Ты – Служенье,
Ты – кровь, Ты – плоть, и Ты – елей.
Ты – голубая вязь страницы,
Ты – тот псалом, что я пою.
Облек Ты ближе власяницы
И плоть мою, и суть мою.

Тебя я строю, словно птицы –
Гнездо. Стою в Твоем строю.
И в людях, не смотря на лица,
Твой ток вселенский узнаю.

Ты, не уставший с неба литься
В немой простор моей страницы –
Господь! Прими мольбу мою.

Горький мёд

…Чтоб вековечно собирали пчёлы
Мёд Одина, хмельной и горький мёд.

Л.Мартынов

Мёд Одина, хмельной и горький мёд!
Тебя искали воины, пророки,
А находили – те, кто пишет строки,
В которых жизнь известна наперёд.
Мёд Одина! В нем – горький хмель высот,
В нём – город, рынок, улица, деревня,
В нём – правда, жгучая до воспаленья,
А кто его вкусил, – тот чужд вселенной,
И кто его простит! И кто поймёт!

Мёд Одина, хмельной и горький мёд!

…Всё дальше, дальше проникает взор
В земную плоть, в пороки и в пророков,
Он не боится сплетен и упрёков,
Всё – вопреки, и всё – наперекор!
И речь кривится, на губах дрожа,
И набухает в жилах кровь-тревога,
И горбится, пророчится душа,
Как чёрный ворон на плече у бога.
И в сердце потаённый скорпион
Яд мудрости неслышно источает,
И пусть душа пока ещё не чает,
В каких созвучьях отзовётся он!

Ведь я – не человек, а только взор,
Который Бог во тьму вещей простёр –
Всем вопреки, всему – наперекор!

Я обретаю сам в себе права
На слово, на пророчество и кару,
Но тотчас снисхожу из торжества
В глухую ночь немеркнущего дара.
Дар принесён! Постигни смерть и муку,
Чтоб ощутить, сам этому не рад,
Как небо, обернувшееся звуком,
Нам проникает в мышцы, в кровь, в талант;
Как, всей вселенною в ночи вспылив,
Господь течёт потоком метеорным
В ладони нищим, хитрым и упорным,
Кто понял непростой Его мотив.

Сквозь сумрак быта я звучу темней,
Чем в сердце индевеющая стужа.
И пустота, укрытая во мне,
Не принимает пустоты снаружи.
Чужую примеряя слепоту,
Я рифмой вижу лучше, чем глазами
Ту музыку, что гибнет на лету
Сквозь пустоту, зовущуюся – нами.
И я, слагая строки про Него,
Жду в темноте имён, сродни могильной,
Когда бумага вспыхнет от того,
Что я пишу на тишине стерильной,

Ведь там, где замерзает тишина,
Стоит Господь, Дающий Имена.

И всё – наперекор, и всё – вперёд!
На сильных мира плавится порфира,
Когда они, законов правя свод,
Вычёркивают ангелов из мира.
Их вычеркни – и станешь сам нулём,
В который вписан мир, лишённый Бога.
Ты – ноль, вещей далёкий окоём,
В ночи ночей безвестная дорога.

А я – пишу, на раны сыплю соль…
Чернильница бездоннее колодца!
Я чувствую, как головная боль
Из одного виска в другой крадётся,
Дрожит рука, кружится голова,
И всё вокруг – смешно, грешно, нелепо…
На языке – слова, слова, слова,
А дальше – только небо, небо, небо.

Я не надеюсь, что меня спасут
Все те, кому я помогал на свете, –
Поэт – чудак, насмешник, божий шут,
И кто его поймёт! И кто ответит!
Я не ищу в сердцах людей сродства, –
Мёд Одина не знает кумовства.
Я только повторяю назубок
Слова мои простые – ВЕК, БЕГ, БОГ.

Поэт – лишь звук, звучащий мозг планеты,
И кто его поймёт! И кто ответит!

Минуют нас и слава, и напасти, –
Я сам в себе, не в них обрёл права.
Для нас – отрава, а для прочих – сласти,
От них грешно слабеет голова.

Да минут нас и слава, и напасти, –
Безвкусные и приторные сласти!

А я иду своею тропкой длинной
Среди всемирной звонкой чепухи
И собираю щебет воробьиный
В серебряные, звучные стихи.
Я собираю говорок базаров,
Весёлый треск вселенской суеты.
В нем – Слово, и Пророчество, и Кара,
И плеск ручья, и шорох пустоты.
Поговорим о том, с чем я знаком,
О том, что было ведомо немногим, –
О странном привкусе под языком.
О боли под лопаткой. И – о Боге.

Всегда чужой живым, всегда живой,
Я вписан в круг небес вниз головой.

И я пишу, – поймите, господа, –
Для тех, кто с небом не играет в прятки,
Кто тишину Последнего Суда
Услышит между строк, в сухом остатке.
Сдвигая облаков небесный фронт,
Я вижу мир, прозрачный и весёлый,
Где вечно собираем мы, как пчелы,
Мёд Одина, хмельной и горький мёд!

опубликовано: 29 мая 2016г.

Фанфик горький мед

Надеждина Ирина Николаевна. Ника была просто девчонкой. Просто – влюбленной девчонкой, счастливой уже тем, что мужчина, которого она любит

Название: Горький мед. Жанр: Современные любовные романы. Издательский дом: Амадеус.

— Мед сладкий или мед горький? — закричали дети. — Горький, — определился водящий. Девочка подошла ближе, хлопнула его по плечу. — А ты сперва поймай меня, — после чего

В молодости Рос, мать главной героини, была влюблена в бедного молодого Пурима, но жестоко его отвергла, предпочтя любви богатство. Пурим же не забыл причиненной ему боли и жаждет мести. И вот, двадцать лет спустя, ему представилась такая возможность.
Горький мед / Bitter Honey / Nam Pueng Kom (Таиланд, 2009)
Стихи горький мед любви — сборник красивых стихов в Доме

Дорогой читатель. Книгу «Горький мед, сладкий яд» Надеждина Ирина Николаевна вероятно стоит иметь в своей домашней библиотеке. Основное внимание уделено сложности во

Смотреть бесплатно дораму Горький мед (2009) — DoramaTV

Не получилось. Горький мёд мне сладок. Я этот горький мёд по капле пью. И миллионом сладких шоколадок Тебе не подсластить любовь твою

Ирина Надеждина Горький мед, сладкий яд скачать книгу fb2 txt

Читать книги онлайн — Даниэла Стил — Горький мед, бесплатно и без регистрации.

Скачать бесплатно Самоцветы — Горький мед в MP3 — слушать? Смотрите тут.

Горький мёд любви. ~ Поэзия (Лирика любовная)

Выпью горький мёд. И горьким стал мёд, и душит яд. И тени ушедших лет шелестят. И спать не дают, и давят на мозг. горячими каплями жжет руки воск – свеча догорит, без неё не пройти

Даниэла Стил — Горький мед читать онлайн — Topreading.ru

горький мёд может быть бетой и помочь с исправлением ошибок. Предпочитаю фэндомы: Ориджиналы Предпочитаю направленности: Джен, Гет, Слэш, Фемслэш Предпочитаю бетить

На музыкальном портале Зайцев.нет Вы можете бесплатно скачать и слушать онлайн песню Горький мед» (Самоцветы) в формате mp3.
Герн София — Горький мед, скачать бесплатно книгу в формате
Мед сладкий, мед горький Глава 1 от Тай ru.FanFiktion.net

Горький мед / Bitter Honey / Nam Pueng Kom (Таиланд, 2009, субтитры) — 11. 1 марта 20154 189 просмотров. Комментировать0.

Стихотворение Выпью горький мёд» автора Эльма Риччи

Красивые стихи про Горький мед любви на различные темы: о любви, стихи поздравления, короткие стихи, для детей и многие другие вы найдете в ленте поэтических публикаций нашего

На видео о фанфик горький мед

Олег Иванов: Советская песня прошлого века

Песни Олега Иванова с нами уже много лет, начиная с легендарного «Товарища». А продолжить список — страницы не хватит: «На чем стоит любовь», «Горлица», «Песня, моя песня», «Талая вода»… Народный артист России Олег Иванов, отмечающий в этом году 45-летие творческой деятельности, все эти годы не прекращал контактов с Беларусью: «Сябры», «Песняры», «Верасы», Александр Тиханович, Дмитрий Колдун пели, поют и будут петь его чудесные, лиричные песни. В начале 90-х Олег Иванов с поэтом Львом Ошаниным провели более двадцати совместных авторских концертов для белорусских областей, пострадавших в результате аварии в Чернобыле.

В этом году песенный цикл Иванова, в который входят любимые всеми «Олеся», «Глухариная заря», «Завалинка», «Печки-лавочки» и другие песни, номинирован на премию Союзного государства в области литературы и искусства.

Олег Борисович, песни, по яркости, популярности подобные «Товарищу», всегда рождаются спонтанно, случайно. В вашем случае все было так?

Олег Иванов: Конечно! Я тогда учился на пятом курсе Барнаульского мединститута и уже несколько лет писал песни. Зная об этом, мой приятель поэт Анатолий Бендерук показал мне сборник Александра Прокофьева. Я дома перелистнул несколько страниц и сразу наткнулся на стихотворение «Товарищ». Быстро нашелся ритм, пришел мотив. Я поставил книжку на фортепиано, карандашом наметил, где будет запев-припев, и сочинил музыку ровно за столько времени, сколько песня звучит. Я ее просто спел и все. И не изменил потом ни гармоний, ни ритма, ничего.

Так впечатлил текст?

Олег Иванов: «Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, Мы хлеба горбушку — и ту пополам! Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной, Тебе — половина, и мне — половина!» — какие слова! Они сами по себе музыка. Для меня на этой песне время просто сжалось!

А что такого было в советских песнях, что лучшие из них до сих пор поются?

Олег Иванов: По-моему, массовая советская песня прошлого века — это феномен. «Широка страна моя родная», «Авиамарш» и многие другие песни народ — весь народ! — пел от всей души. Был энтузиазм, были великие идеи, надо было идти вперед, и песни были нужны как воздух! И причем не только марши, но и лирика — «Огонек», «Катюша», «Смуглянка», «Бьется в тесной печурке огонь» того же Прокофьева… Песня рождается не только поэтом или композитором, но и народом, и будет жить, только если народ ее подхватит.

Ансамбль Надежды Бабкиной всегда с удовольствием поет песни Олега Иванова. Фото: РИА Новости www.ria.ru

Сегодня любят вспоминать худсоветы советского времени, на которых якобы душилось все живое…

Олег Иванов: Я начал ездить на худсоветы с конца 60-х. Еще студентом в каникулы по нескольку раз в год приезжал в Москву с песнями, просто посылал их своим знакомым музыкантам. Сочинять мелодии я начал еще на первом курсе — первая родилась, когда, помню, шел домой после лекций — и я ее, едва придя домой, тут же подобрал. Худсоветы были при каждой радиостанции, и, скажу вам, настоящие песни не могли не пройти худсовета. Да, правила были жесткие, требования высокие, и неудивительно: в худсоветы входили лучшие композиторы и поэты. И если рождалась яркая песня, индивидуальная, с качественными стихами и хорошо спетая, в стол она не ложилась никогда!

А как на вас выходили поэты, на стихи которых вы писали песни?

Олег Иванов: Ну, на первых своих поэтов я сам вышел. Сначала писал на слова своего барнаульского друга Наума Вольпе, потом начал покупать сборники советских и классических стихов, искал там поэзию, и если находил, брал в работу, а нет — выкидывал. Большинство этих песен мало кто услышал, но я писал и на Кольцова, и на Бернса, отправлял их в Москву и, например, со словами Онегина Гаджикасимова выходили песни «На чем стоит любовь» и «Тебе все равно». Я познакомился с Сергеем Дьячковым, автором потрясающих песен, таких как «Алешкина любовь», и «Веселые ребята» записали с моей музыкой сразу четыре песни…

А как в репертуар «Сябров» попала ваша «Олеся»?

Олег Иванов: С белорусскими музыкантами у меня очень давняя дружба. Году в 74-м на худсовете на «Мелодии» мы познакомились с Василием Раинчиком, молодым симпатичным худруком минских «Верасов». Он тогда попросил несколько наших с Ошаниным песен — например, «Талую воду». А «Олесю» я писал для одного-единственного ансамбля, для «Песняров»: они были моей недосягаемой мечтой, я столько ходил на их концерты, знал весь их репертуар…

И, наверное, представляли себе, как они запоют «Живет в белорусском Полесье…»

Олег Иванов: Как-то раз я спел это музредактору ЦТ Ольге Молчановой, а она, узнав, кому эта песня предназначена, напомнила мне, что у «Песняров» уже есть «Алеся» Лученка — куда им еще одна? А вот в Гомеле есть талантливые «Сябры» и им очень нужен репертуар! Мы спустились в студию, я сыграл и спел еще раз «Олесю» — и запись ушла в Гомель. И такая дружба у нас потом с ребятами началась -«Глухариная заря», «Родная деревня», «Лесная колдунья», «У криницы»: было время, когда практически все, что я писал, шло «Сябрам».

Но к Мулявину-то ваши песни все же попали!

Олег Иванов: Да, и первой была «Печеная картошка», которую я «живьем» спел ему и его жене Светлане Пенкиной.

Олег Борисович, ваши песни еще со студенческой юности пишутся на хорошие стихи. А правда ли, что так и надо писать песни — когда музыка идет от текста, а не наоборот?

Олег Иванов: Тут никаких правил нет. Когда композитор не связан со стихами, он может развить мелодию в любом ритме, совершенно необычно, для традиционного стихосложения. А если поэту понравится мелодия, стихи на нее он всегда напишет, я знаю, что Рождественский, Дербенев и Добронравов много стихов писали под готовую музыку. Хотя, конечно, когда перед тобой настоящие стихи с образами, с ритмом, они просто просятся на музыку, остается только эту музыку написать…

Как это вышло с «Товарищем»?

Олег Иванов: Да. Ту самую, единственную музыку, которая «поднимет» эти слова, создаст с их помощью произведение, которое вдруг заденет в душе какие-то струны…

…Утешит, обрадует, поможет. Случалось, что вам ваши собственные песни как-то помогали в жизни?

Олег Иванов: Да та же «Олеся», «Горький мед», помните, «унижаться любя не хочу и не буду…» — музыка на эти стихи была написана в один год, в ней отразились моя тогдашняя жизнь, переживания, которые в то время мучили меня. Но я не ищу в музыке утешения. Это просто то, из чего состоит моя жизнь. Это ведь только в кино так бывает — когда человек в патетический момент жизни кидается к инструменту, начинает бурно играть…

А как бывает не в кино?

Олег Иванов: А вот я с утра сел за рояль — и до часу дня не вставал, дорабатывал мелодии. Сейчас у меня в работе пять романтических пьес для фортепьяно, которые должны быть переложены и для оркестра. Я пишу сейчас песни для замечательных якутских певиц Елены Лаптандер и Надежды Сэротэтто, для казачьих ансамблей «Криница», «Казачий круг», «Вечорки», мои новые вещи поют Ренат Ибрагимов, Александр Серов, Надежда Бабкина… Вот мое утешение.

А случается сегодня слышать на улицах свои песни из старых, тот же «Краснотал»?

Олег Иванов: А вы попробуйте в Ютубе набрать слова «Горький мед» и посмотрите, сколько народу — под гитару, в компаниях, разного возраста, профи и любители — ее поет. Сам недавно в переходе увидел товарища, наигрывавшего этот мотив на баяне.

Я его написал в 1975-м на последнем курсе консерватории, спел на фестивале в Венгрии — и она там стала суперпопулярной. Как мне потом рассказывала Жанна Гусева, телевизионный редактор, одна ее венгерская родственница через какое-то время зашла за ребенком в детский сад — а там поют «Горький мед»!

Визитная карточка

Первые песни Олега Иванова были написаны для команды КВН Барнаульского медицинского института, где он играл в институтском ансамбле чуть ли не на всех инструментах, и сочинял музыку. Еще учась в БМИ, он стал автором песни «Товарищ» в исполнении Аиды Ведищевой, победившей во Всесоюзном конкурсе. За ней последовали «Горлица», «На чём стоит любовь», «Песня, моя песня»… В 1978-м Иванов, окончив Новосибирскую консерваторию, стал членом Союза композиторов СССР, и вскоре его песни запели уже Лев Лещенко, ансамбли «Самоцветы», «Верасы», «Песняры», Иосиф Кобзон, Сергей Захаров — со временем этот список пополнился Тамарой Гвердцители, Ренатом Ибрагимовым, Анастасией, Надеждой Бабкиной… Лауреат премии Ленинского комсомола и двенадцатикратный лауреат конкурса «Песня года» Олег Борисович Иванов и сам прекрасно поет, часто выступая сегодня в Москве и Подмосковье, по всей России и Беларуси.

Дом | Mysite

Мой псевдоним отражает мой личный рост за два года. Эти два слова представляют названия двух разных песен: «Dizzy on the Comedown» и «Daylily». Была ли у вас когда-нибудь песня, которую, независимо от того, как долго вы ее знаете, каждый раз, когда она звучит, вы все равно слушаете, как будто слышите ее впервые? Для меня эта песня — «Dizzy on the Comedown» Turnover. У меня есть много личных историй относительно этой песни, в которые я бы предпочел не углубляться из-за своей ограниченной конфиденциальности.Но я скажу вам, что эта песня была одной из немногих, которые я скачал на свой телефон, когда ездил в Испанию весной 2017 года. В тот же весенний сезон я наконец решил поставить ногу и избавиться от тьмы. Я знал, что не заслужил. Это была первая весна, которую я хотел жить для себя и только для себя.

«Dizzy on the Comedown» воспроизводился в моих наушниках разное количество раз за последние пару лет. Каждый раз лирика интерпретировалась по-разному просто из-за событий, происходящих в моей жизни в тот самый момент.Я легко могу сказать, что эта песня прошла со мной через сложные периоды моей жизни. Фазы, которые вызывали у меня легкое головокружение, но, в конце концов, я всегда снова чувствовал себя новеньким.

Что касается «Daylily» от Movements, то в моем прошлом эта песня не была такой последовательной. Однажды сентябрьской ночью моя сестра души посоветовала мне послушать Движения после того, как объяснила ей, почему я чувствую себя подавленным в тот день. Она посоветовала мне послушать, в частности, «Лилейник». «Daylily» — это песня о том, что нужно больше, чем может предложить тьма.Речь идет о выходе из депрессии, которую я недавно пережил, примерно год назад. Песня кажется очень интимной, главным образом потому, что певец разговаривает с кем-то напрямую. Но, просто слушая это, кажется, что он разговаривает со мной и говорит, что со мной все будет в порядке. Песня напоминает мне о том, как далеко я зашел и как долго боролся, чтобы стоять на месте. Слушание этих песен подряд доказывает мне мой рост и победы, поскольку я постепенно закрываю книгу до подросткового возраста. Dizzy Daylily — это то, что мне подходит, и эта страница лучше всего.Большая любовь. XOXO

-Dizzy Daylily

Bitter Honey (2016) — IMDb

«Mitsu No Aware» режиссера Гакурё Исии буквально можно было бы перевести как «Жалость меда», но, поскольку это звучит странно, английское название превратилось в Bitter Honey. Это новый фильм 2016 года, основанный на романе японского писателя и поэта Сайсея Муро, чье творчество здесь впервые не экранизируется для кино. Не меньше, чем, например, режиссер Микио Нарусэ не раз использовал авторскую литературу для кино.Модель и актриса Фуми Никайдо малоизвестна за пределами японских телевизионных драматических кругов, хотя ее фильм 2014 года «Мой мужчина с Таданобу Асано» произвел фурор в Японии. Рен Осуги, возможно, известен благодаря «Прослушиванию» или «Сумеречным самураям», а также был участником отличных кукол. Можно сказать, что он почти везде.

Кто-нибудь здесь смотрел «Путешествие к берегу» или «Девушку, которая прыгнула во времени»? Японские фильмы и актеры, которые их населяют, имеют привычку сталкиваться лицом к лицу с сюрреалистическими и невероятными событиями и едва моргнув глазом.Такова история человека, его золотой рыбки «кингё» и других здесь любовников. Возможно, более уместное сравнение с фильмом «Сакуран». В конце концов, в великолепном фильме есть женщины, секс, освежающие и живые цвета и золотые рыбки. Никайдо, должно быть, готовилась к балету, если ее ловкость является каким-либо признаком, и, говоря об этом, фильм похож на классическую музыку. Он может попеременно быть возбужденным, подавленным, злым, счастливым, мягким, раздражительным и в целом эмоциональным. В то время как мы сопоставляем фильмы и оправдываем аналогии, другой уместностью является мотив мужчин и женщин старшего возраста в фильмах, таких как, конечно, «Лолита», «Красота по-американски» и «Красивые девушки».Другими словами, очень жаль, что этот горький мед — японский, потому что за ним могли бы смотреть более широко — независимо от того, является ли младшая женщина рыбой или нет.

Горький мед — это не только адаптированное для экрана литературное произведение поэта и автора, но и о поэте и писателе, его фантастических и сюрреалистических отношениях с красивой и кокетливой девушкой, которая эротична, податлива, наивна, иногда дерзкий и загадочный. Жизнь — это серия переживаний. Мы изобретаем их, если наша реальность не соответствует нашим ожиданиям.Дело становится таким же сложным, как взросление растущей женщины, если кто-то не хочет использовать фразу «как рыба из воды». Ласково обращаясь к своему возлюбленному одзисаме («дядя») и к себе атаи (миловидное «я»), девушка достигает интеллектуального и эмоционального совершеннолетия («папа, позволь мне быть твоим любовником») параллельно с художественной литературой писателя. Можно подумать, что писатель ихтиоман, но на самом деле мы слышим голос, который мы принимаем за жену этого человека, и сталкиваемся как с его прошлыми, так и с нынешними любовниками.В фильме также появляется персонаж, возможно, самого известного писателя Японии Рюносукэ Акутагава, что фактически делает этот фильм написанным писателем двадцатого века о писателе с участием еще одного писателя. Со мной все еще?

Визуальные эффекты и игра в «Горьком меде» убедительны, привлекательны и забавны. Менее удачны сюжетная арка и звуковые эффекты. Мы интерпретируем первое как соотношение мужчины, стремящегося к зрелости и принятию своей литературы, с чувствами и проекциями такой же фантастической молодой женщины, стремящейся найти свой путь и получить удовлетворение.Эффекты последнего быстро теряют новизну. Неудачна и музыка, сопровождающая Bitter Honey. По своей сути «Горький мед» — это фильм, который требует от зрителей прекратить недоверие и вместо этого восхищаться новизной, капризностью и превосходной игрой как таковой.

молоко и мед

Эта книга разделена на четыре главы, каждая из которых служит своей цели. Имеет дело с другой болью.Лечит другую душевную боль. m ilk and honey проводит читателя через путешествие самых горьких моментов жизни и находит в них сладость, потому что сладость есть повсюду, если вы просто хотите посмотреть.

Купить

молоко и мед КупитьСШАКанада АнглийскийКанада ФранцузскийВеликобританияАвстралияБразилияБолгарияКитайХорватияЧешская РеспубликаДанияЭстонияФинляндияФранцияГрузияГрецияГерманияВенгрияИндияИндонезияЯпонияКореяЛатвияЛитваНовая ЗеландияТурцияРоссияПольшаСловакияИспанская Республика Румыния

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Другое

Подпишитесь на информационный бюллетень Rupi, чтобы узнать, когда home body станет доступным в вашей стране.Найдите издание на английском языке в вашем национальном или местном книжном магазине.

Производство …

Название «молоко и мед» было навеяно стихотворением, написанным Рупи в 2012 году, где она использовала «молоко и мед» в качестве метафоры для описания силы и стойкости сикхских вдов, переживших геноцид сикхов в 1984 году.

Обложка должна выглядеть как продолжение отдельных стихотворений Рупи: слова расположены вверху слева, а иллюстрации — внизу справа.

Черно-белая цветовая палитра отдает дань уважения постам со знаковыми стихотворениями, которые читатели ассоциируют с творчеством Рупи. Дизайн выполнен в минималистском стиле. Рупи считает, что если какой-то элемент не может повысить художественную ценность книги, его не следует включать на обложку.

«молоко и мед» изначально было опубликовано самостоятельно в ноябре 2014 года. Рупи написал, отредактировал, а земля разработала книгу. Позже он был переиздан издательством Andrews McMeel Publishing в октябре 2015 года.

«молоко и мед» разделено на четыре главы. Читатели уходят из путешествия травм и потерь и погружаются в место исцеления и целостности.

Важная часть создания сборника стихов — это очень хорошо продумать организацию стихов. Недели тратятся на поиск подходящего места для каждого стихотворения, чтобы чтение ощущалось как одно непрерывное путешествие.

Делая иллюстрации, Рупи читает стихотворение и зарисовывает первое изображение, которое приходит на ум. Затем она рисует эскиз в цифровом виде.

Рупи использует стихотворение, чтобы дать читателям возможность заглянуть внутрь, а также поделиться названиями глав: боль, любовь, разрушение, исцеление.

Используйте стрелки влево / вправо для навигации по слайд-шоу или проведите пальцем влево / вправо при использовании мобильного устройства

25+ цитат из поэта Рупи Каура, написанного Кидадлом, «Молоко и мед»

Дебютная книга Рупи Каура «Молоко и мед», самоизданная в 2014 году, представляет собой сборник стихов и иллюстраций.

Эта канадская писательница и иллюстратор, родившаяся в Индии, глубоко погружается в темы любви, потери, травм, женственности и жестокого обращения в своей книге.Название книги «молоко и мед», намеренно написанное строчными буквами, как предпочитает Каур, относится к стойкости выживших после травмы, что далее выражается «исповедальным типом», который поэт использует, чтобы выразить свою точку зрения.

Молодой автор использует красивые иллюстрации тела, цветов, сердца и женского тела в качестве визуального представления своих стихов, чтобы показать, что желание и потребность найти сладость даже в самые горькие моменты жизни — это то, что очень необходимо.Книга «Молоко и мед», разделенная на четыре главы, посвящена разным болям в каждой главе; что ничто не может разрушить красоту внутри вас; что ваше тело полно красоты, которую не видят ваши глаза; эта слабость не является признаком поражения. Так что, если у вас тяжелый день и вы не уверены в себе, у нас есть идеальный список цитат Рупи Каура из «Молока и меда», которые вам понадобятся, чтобы скрасить свой день. Вы также можете проверить цитаты о разбитом сердце, цитаты из книг о меде и молоке, счастливые цитаты из меда и молока, а также цитаты из молока и меда о любви к себе.

Если вам нравится наш контент, вы можете ознакомиться с этими замечательными статьями, которые цитируют Рупи Каур и цитаты из Шира Варсана.

‍

«Молоко и мед» Цитаты о любви

Отчаянно нужны цитаты о любви, чтобы продолжить свой день? Скажите себе эти высказывания.

1. «Самое главное любить

, как будто это единственное, что ты знаешь, как

в конце дня»

-Рупи Каур, «исцеление».

2. «Придет любовь

, а когда придет любовь

, любовь будет держать тебя»

-Рупи Каур, «любящий».

3. «Когда мы встретим

, это будет любовь

при первом воспоминании»

— Рупи Каур, «любящий».

4. «потерять тебя

было превращением

самого себя»

-Рупи Каур, «исцеление».

7. «Вы

— всякая надежда

У меня когда-либо было

в человеческом обличье»

— Рупи Каур, «любящий».

8. «Возможно, ты не была моей первой любовью

, но ты была той любовью, которая сделала

всех остальных любви

нерелевантными»

— Рупи Каур, «любящий».

Цитаты из «Молока и меда» о любви к себе

Вот список цитат Рупи Каура, если вы ищете любви внутри себя.

9. «Одиночество — признак того, что вы отчаянно нуждаетесь в себе».

-Рупи Каур, «исцеление».

10. «Если ты родился со слабостью к падению, ты родился с силой восхождения»

-Рупи Каур, «исцеление».

11. «Не ищите исцеления

у ног тех

, которые сломали вас»

-Рупи Каур, «исцеление».

12. «цветут красиво

опасно

громко

цветут мягко»

-Рупи Каур, «исцеление».

13. «Как вы любите себя — это

, как вы учите других

любить вас»

— Рупи Каур, «исцеление».

14. «Вы должны сначала захотеть провести остаток своей жизни наедине с собой»

-Рупи Каур, «исцеление».

15. «Я благодарю Вселенную за то, что она взяла все, что она взяла, и отдала мне все, что она дает»

— Рупи Каур, «исцеление».

16. «Если тебя недостаточно для себя, никогда не хватит и для кого-то другого»

-Рупи Каур, «исцеление».

17. «Примите себя

, как вы были созданы»

-Рупи Каур, «исцеление».

18. «ты

— твоя собственная

родственная душа»

-Рупи Каур, «исцеление».

«Молоко и мед» Уверенные цитаты

Сила родиться снова и снова — вот что проповедует книга «Молоко и мед».Посмотрите список цитат, чтобы найти в себе эту силу.

18. «Самые добрые слова, которые сказал мне отец —

Женщины, подобные тебе, топят океаны».

-Рупи Каур, «исцеление».

19. «быть мягким

значит быть

сильным»

-Рупи Каур, «исцеление».

20. «Я — музей искусства»

-Рупи Каур, «ломка».

21. «Я вода

достаточно мягкая

, чтобы дать жизнь

достаточно жесткая

, чтобы утопить ее»

— Рупи Каур, «ломающий».

22. «Мир причиняет тебе столько боли, и вот ты делаешь из него золото

нет ничего чище, чем это»

— Рупи Каур, «исцеление».

23. «Во мне есть красота»

-Рупи Каур, «исцеление».

24. «Мне нужно добиться успеха, чтобы получить

достаточно молока и меда

, чтобы помочь тем, кто около

мне добиться успеха»

-Рупи Каур, «исцеление».

25. «Ваше искусство

— это примерно

, если вашему сердцу нравится ваша работа.

, если ваша душа любит вашу работу»

-Рупи Каур, «исцеление».

26. «Ты сам с собой

, и ты

никогда не должен

торговать честностью

ради относительности»

-Рупи Каур, «исцеление».

Некоторые другие цитаты из книги

Книга представляет собой письменное наследие о женщинах, красоте, боли, страданиях и обо всем прекрасном в этом мире. Вот список цитат, собранных специально для вас с любовью.

27. «Суть письма в том, что я не могу сказать, исцеляет он или разрушает.«

— Рупи Каур,« исцеление ».

28.« Ты — слабая линия

между верой и

, слепо ожидающим »

— Рупи Каур,« любящий ».

27.« больше, чем что угодно

я хочу спасти вас

от себя «

— Рупи Каур,« ломка ».

28.« Любовь сделала опасность

в тебе выглядела как безопасность »

— Рупи Каур,« ломка » ‘.

29. «Я снимаю тебя

с моей кожи»

— Рупи Каур, «взломщик».

30. «Оскорбленный

обидчик

— я был обоими»

— Рупи Каур, «взломщик».

31. «Я теряю части тебя, как теряю ресницы.

неосознанно и везде»

-Рупи Каур, «ломка».

32. «То, как они

уходят,

говорит вам

обо всем»

— Рупи Каур, «ломка».

33. «наши спины

рассказывают истории

нет книг есть

позвоночник

нести»

-Рупи Каур, «ломка».

34. «Она была розой

в руках тех

, у которых не было намерения

удерживать ее»

— Рупи Каур, «ломка».

35. «

мы начали с честности

давай закончим

и этим»

— Рупи Каур, «ломка».

36. «Люди уходят

, но как они ушли

всегда остается»

— Рупи Каур, «ломка».

Здесь, в Kidadl, мы тщательно составили множество интересных цитат для всей семьи, чтобы каждый мог насладиться им! Если вам понравились наши предложения по цитатам из «молока и меда», то почему бы не взглянуть на цитаты Зэди Смит и [цитаты Никиты Гилла].

Горькое и сладкое

Следующее стихотворение «Макаан ийо кадхадх» или «Горькое и сладкое» было написано Ахмедом Исмациилом Дирийе Каасимом, недавно умершим в изгнании. Каасим был легендарным сомалийским поэтом и ученым, который служил при британской колониальной администрации в качестве сотрудника районной комиссии Одуэйн.

В 1856 году Ричард Бертон, исследователь, географ, переводчик, писатель, солдат, востоковед, картограф, этнолог, шпион, лингвист, поэт, фехтовальщик и дипломат, писал о сомалийской устной поэзии следующее:

«Страна изобилует« поэтами »… у каждого человека есть свое признанное положение в литературе, столь же точно определенное, как если бы его рецензировали в журналах века — прекрасный слух этих людей заставляет их получать величайшее удовольствие от гармоничных звуков. и поэтические выражения, в то время как фальшивая величина или прозаическая фраза возбуждает их неистовое негодование … Каждый вождь в стране должен иметь панегирик, который будет воспевать его клан, а великий покровитель легкой литературы, держа поэта.”

Строго говоря, сомалийское слово «поэзия» — «маансо», слово «габай» относится только к одной из шести возможных форм маансо. Однако, поскольку форма габай может использоваться для выражения любой из общих тем в сомалийской поэзии — похвалы, панихиды, оскорбления, хвастовство, философские размышления, загадки и сатиры — это слово обычно используется как синоним самой поэзии. Форма состоит из длинных строк, растянутых на длинные абзацы стихов, и имеет универсальную аллитерацию.

Посмотрите на алоэ — какой у него горький вкус!
Но иногда из него вытекает такой сладкий сок
Что во рту он кажется медом.
Бок о бок сладкое и горькое
Так же, как они, друзья мои, во мне
Когда я переключаюсь со сладкого на горький
И снова снова на сладкое.
Мои руки, правая и левая, близнецы.
Один близнец дает пищу незнакомцам и гостям,
Он поддерживает слабых и направляет их.
А другой — рубящий, режущий нож —
Острый на вкус, как мирра,
Горький, как алоэ.
Не думайте, что я из тех людей,
идущих по одному пути, и только по этому пути.
Я иду одним путем и кажусь разумным человеком,
Я никого не провоцирую, у меня лучшая природа —
Я иду другим, и я упрямый и смелый,
Наносит удар другим без причины.
Иногда мне кажется, что я ученый человек Божий
Который в аскетическом рвении уходит в уединенное убежище —
Я снова обращаюсь, и я сумасшедший распутник,
Подкрадчиво хватая все, что могу.
Меня причисляют к старейшим в клане,
Уважают за мою мудрость, такт и умение спорить,
Но во мне тоже живет простой деревенщина —
К тому же он никудышный бездельник.
Я человек, чья глотка не пропускает проход
Для еды, которую запрещено есть верующим,
И все же я злобный, закоренелый вор —
Собственность даже самого Пророка
Не было бы в безопасности от меня.
Я занимаю свое место среди святых,
Я один из главных их лидеров,
Но временами я занимаю высокое положение в свите сатаны,
И тогда мои повелители и повелители — джинны.
Бесполезно пытаться меня взвесить —
Я не могу удержаться на весах.
С этого дня меняется мой цвет —
Нет, я человек, чей облик меняется.
Когда утро превращается в вечер,
И снова снова к утру.
Мусульмане и неверные — Я знаю их умы
И понимаю их насквозь.
«Он наш!» ангелы ада провозглашают меня
«Нет, наш!» протестуют ангелы небесные.
Итак, у меня есть все эти поразительные качества
, которые никто не может игнорировать —
Но кто действительно может знать мой ум?
Только седой, который прожил много дней
И научился измерять, чего стоят люди.
А теперь, друзья мои, каждый из вас —
Если какой-либо из путей, по которым я иду,
Захватывает ваше воображение и радует ваше сердце,
Или даже если вы не можете потерять
Развлечения, которые я предлагаю,
Тогда приходите ко мне вместе путь —
Вы свободны делать выбор!

Вот текст на сомали:

Dacartuba marbay malab dhashaa ООД muudsataa dhabaqe
Waxan ahay macaan Их qadhaadh Meel ка WADA yaalle
Midigtayda Их bidixdu WAA Laba mataanoode
Midi WAA martida Сура Ие Маата daadihise
Midina WAA mindiyo xiirayiyo мур Ие deebaaqe
Masalooyin talantaalliyaan maandhow leeyahaye
нины majiira keliyuun qabsada hay malayninae
Marbaan ahay muddeex camal san oon maagista aqoone
Marna macangag laayaanahoo miiggan baan ahaye
Marbaan ahay muftiga saahidnimo mawlacaw gala’e
Marna Mukhawi Ninja Maulacaw gala’e
Марна Мухави айхави мухауа махави мухауа
дийа Баан ahoon Маал Rasuul bixinne
Marbaan ahay maqaam awliyaad maqaddinkoodiiye
Marna mudanka shaydaanka Ие Маал jinbaan ahaye
Marbaan ahay murtiyo baanisaba madaxda reeraaye
оо ау weliba muuniyo dulqaad МГС majeertaane
Marna REER magaal Loofaroon muuqan Баан ahaye
Waxan ahay нин midabbeeya оо ма alinbays rogae
Muuqaygu gelinkiiba WAA muunad goonniyahe
Miisaanna ИМ Саари Кара нины я maleeyaaye
Muslinka Его gaalada dirkaba Waan micna aqaane
Malaa’iigta naartiyo jannadu waygu murantaaye
Ninkii maalmo Badan Су jiree madaxu boosaystay
Ee Inan тряпка maamuli yiqiin WAA я Maan garanne

— Axmed Ismaciil Diriye Qaasim,
Перевод Б.W. Andrzejewski с Шейлой Andrzejewski, 1993.
С благодарностью ViolentProfessional в сабреддите Сомали.

Понравилось? Найдите секунду, чтобы поддержать африканских стихотворений на Patreon

«Молоко и мед» остается поэтическим шедевром — Amherst Wire

Амброзия, которую книга предлагает вниманию читателей, редко будет забыта

Самоизданный дебютный сборник стихов Рупи Каур «Молоко и мед» быстро вырос в список бестселлеров New York Times после его выпуска в 2014 году.Ее работы полностью изменили представление современных людей о поэзии; жанр, который, возможно, устаревает. «Milk and Honey» Каура это изменили. Мало того, что чистые эмоции и захватывающие образы в ее стихах доказали катарсическую силу, которую может иметь выражение мыслей через неясную форму, но также и то, что поэзия по-прежнему очень актуальна для 21 века.

Обложка поразительно проста, ее легко не заметить при просмотре книжного магазина в поисках новых чтений, но она привлекает ваш интерес с момента, когда вы читаете первую страницу до самой последней.Когда Каур появилась на «Вечернем шоу с Джимми Фэллоном» для продвижения своей второй книги, она объяснила, как, поскольку она самостоятельно опубликовала «Молоко и мед», она полностью контролировала процесс дизайна. Черно-белая тема кажется целенаправленной, потому что страницы переливаются множеством цветов, пока поэт очищает свою душу. Чтобы еще больше добавить значимости фрагментам ее истории, Каур включает нарисованные от руки иллюстрации. Состоящий чуть более 200 страниц, он смешан со звуковым разнообразием как длинных, так и коротких произведений прозы.

Стихи разделены на четыре главы: «больной», «живой», «ломающий», «исцеляющий ». Поэзия, как и другие виды искусства, субъективна и интимна. У каждого из ее стихов есть цель и послание как для нее самой, так и для ее аудитории. Когда она остро обсуждает навязчивые и прекрасные переживания, с которыми она столкнулась и в некоторых случаях преодолела, она тонко побуждает читателей почерпнуть из ее опыта.

Первая глава, «Обида», глубоко погружается в травмирующие события, которые сформировали детство Каура.Одна из быстро возникающих тем — это предпосылка о сексуальном насилии и то, что женщины часто рассматриваются как не что иное, как объект, которым мужчины могут манипулировать. Она иллюстрирует это, подробно описывая как личный опыт, так и подход к концепции в целом. Еще один образ, который появляется на нескольких этапах ее истории, — это ее недоверие к мужчинам в своей жизни. Будь то результат неудачных семейных событий или просто ссылка на положение, в которое общество вынуждает женщин занимать, делает ее недоверие к мужчинам, которое она сталкивается с точкой безжалостного обсуждения, когда она борется с тем, как справиться и двигаться вперед.

На протяжении второй части мы встречаем Каур, когда она отправляется в «живое». Хронологию всего ее путешествия трудно различить, но я бы охарактеризовал упомянутые темы как совпадающие с юношескими. Она подробно рассказывает о своих первых встречах с любовью во многих ее формах, уделяя особое внимание романтическому аспекту. Это помещает название в контекст, потому что кроме влюбленности редко есть что-то, что может заставить вас почувствовать себя более живым. За исключением случаев, когда он основан на саморазрушительном поведении.

В третьей главе, «Разрушение», мы становимся свидетелями дальнейших примеров саморазрушительного поведения Каур, когда она распадается на части как от рук других, так и от самой себя. Эта глава одна из самых трудных для чтения из-за интуитивного языка, который она использует, и из-за того, что утеряна всеобъемлющая тема любви. Любой, кто ушел или в настоящее время переживает мучительное горе, найдет утешение в ее слезах и моментах горькой муки, когда она ищет принятия со стороны окружающих.

Последняя глава, «исцеление», позволяет читателям пройти полный круг в путешествии, которое провел нас Каур. Она выражает глубокие мысли об исцелении от прошлых ран, нанесенных как лично, так и в результате социальных норм. На нескольких последних страницах она выражает искреннюю благодарность за ту важную роль, которую поэзия сыграла в ее жизни. Очевидно, что запись ее разрозненных мыслей была для нее очень катарсическим опытом, который переводится на ее читателей.

Листая свою потертую копию, я снова был поражен тем, насколько точно она отображает человеческий опыт.В то время как стихотворения поражают своим подходом к раскрытию абстрактных или конкретных концепций, все они переплетаются, чтобы рассказать нам эту уязвимую историю о том, каково быть женщиной, растущей в наши дни. От жестокого обращения, любви, потери, трагедии и выздоровления до всего, что находится между ними; эти стихи служат молоком и медом, чтобы смягчить горький вкус жизни. Потому что, даже если это может быть короткое чтение, подавленные эмоции, которые она выражает, не исчезнут из вашей памяти легко.

Горький привкус во рту после фильма «Медовая страна»

Мировая экономика потребляет ресурсы 1.В среднем 5 планет. 66 миллионов детей во всем развивающемся мире посещают занятия, будучи голодными, а треть всей производимой пищи теряется или выбрасывается. Где мы ошиблись?

С раннего возраста нас учат, что личный, макиавеллистический успех — это самая важная вещь в жизни, а богатство — это социальный героизм. Каждое утро капиталистическая мантра повторяется: «Больше, больше … в то время как потребительские истории и товарный фетишизм несут ответственность за нашу недостаточность». Деньги становятся нашим афродизиаком, а материальное обладание компенсирует наше сексуальное либидо.Эго покоряет райскую зону иллюзорной свободы, покупаемую исключительно в торговых центрах и супермаркетах. Я трачу , Следовательно, я есть! — Это девиз нашей новой идентичности. В этой кундерианской «невыносимой легкости бытия» пространство для критического мышления отодвинуто на второй план. В этом потребительском рабстве мы становимся машинами желания — быть моложе и красивее, иметь дорогую машину, фирменную одежду, тысячи телеканалов … Маршалл Маклюэн писал, что «мир рекламы продает обществу все, что угодно, как будто он был бесклассовым и ассоциировался с идеальным миром, свободным от любых трагедий, без слаборазвитых стран, без ядерных бомб, оптимистичным и райским ».Но осознаем ли мы, что в эту постиндустриальную эпоху, технологически сложную и эмоционально деградировавшую, декадентскую с жадностью и инертную лень, единственный способ противостоять потребительскому злу, разрушающему наш единственный дом, планету Земля, — это дела. Подавая личный пример. Смело ткнуть несправедливостью в глаза. Каждый должен начать с себя. Индивидуальные усилия очень важны, и поэтому, описывая Хатидзе, главного героя в Honeyland , я бы попытался обратиться к вопросам личной силы и ответственности в спасении нашей планеты Земля.Является ли новая революция прежде всего эволюцией сознания личности?

Honeyland был лауреатом конкурса Sundance и номинантом македонского «Оскара» в категории «Лучший иностранный фильм 2020 года», фильм, получивший множество наград на многочисленных международных кинофестивалях и завоевавший сердца критиков. Документальный фильм — это поэзия, созданная на основе фильма. Это крик природы в жизни нескольких скромных и бедных людей (Хатидзе и ее соседи, семья Сэм). Этот документальный фильм снят компаниями Apollo Media и Tris Films и реализован в рамках Программы охраны природы Македонии — проекта Швейцарского агентства по развитию и сотрудничеству (SDC) при поддержке Киноагентства Северной Македонии.Музыка в фильме написана группой Фолтина, и она прекрасна. Каждый звук и каждое сообщение в Honeyland гармонично сочетаются с природой. Через главного героя, Хатидзе, последнего дикого пчеловода в Европе, которая живет одна со своей матерью в деревне Бекирлия в центральной Македонии, Тамара Котевска и Любомир Стефанов — авторы Honeyland , решают проблему внутренней связи люди с природой, их жадность и чрезмерное использование ресурсов, нарушающих естественный баланс.Авторы говорят нам, что Хатидзе просто напоминает нам о том, что мы забыли — о том, что мы зависим от природы и наоборот. Следовательно, нам нужно вернуть половину ресурсов, которые он нам дает (как это делает Хатидзе с медом), чтобы его можно было восстановить и чтобы их хватило на всех. Это основное правило устойчивости: «Возьми половину, оставь половину». Это напоминает мне наших бабушек и дедушек, которые производили ровно столько, сколько нужно.

В наши дни мы ненасытны.Наша жизнь отражается в мелочах, от перхоти в волосах до обвисшей груди и идеального тела и подобных искусственно завышенных потребительских потребностей, а не заботы о природе и нашей планете. Озабоченность собой, а также отсутствие солидарности и общественного интереса к общему коллективному благу являются частью образа жизни, который игнорирует реальные экологические проблемы. Вы, вероятно, помните марксистское утверждение: «До сих пор философы стремились понять мир , ; Дело, однако, пора изменить это ».В самом деле, время великих революций, возможно, прошло, но потребность в экореволюции как системном обороте сохраняется, особенно сегодня, когда громко звучит тревога природы. Например, пресная вода составляет менее трех процентов воды на Земле. Из этого количества только 1,2 процента можно использовать в качестве питьевой воды. Как бы то ни было, мы упорно и эгоистично загрязняем питьевую воду пластиком и отходами.

Мы вообще думаем о наших детях и внуках? Приведены ли мы в чувство этим призывом к этическому подходу к потреблению, всемирному движению за нулевые отходы и даже глобальным целям устойчивого развития? Должна ли Хатидзе преподать нам урок о важности жизни в согласии с природой? Honeyland — мощный сигнал о необходимости перемен.

Помимо антипотребительской и экологической пощечины, фильм также принес большую художественную ценность и признание македонскому кинематографу. Это первый документальный фильм в истории фестиваля «Сандэнс», получивший три награды. Но члены экипажа Honeyland не поглощены своей славой. Что касается процесса работы, а также процесса пробуждения, режиссер Котевска сказал бы: «Если мы сравним создание документального фильма со сбором меда, потому что создатели документального кино являются бесспорными« коллекционерами »человеческих историй из реальной жизни, и их существование и слава напрямую зависят от плодов чужих жизненных историй — тогда легко понять, почему создание документальных фильмов считается очень неблагодарной профессией — авторы приходят, берут то, что им нужно, и уходят, а главные герои вынуждены жить с последствиями этот фильм на всю их жизнь.Понимая это, мы решили применить правило, которому нас научила Хатидзе, поэтому не позволили себе в полной мере извлечь пользу из этой увлекательной истории. Напротив, мы хотим оставить им половину ». Поэтому после съемок Хатидзе помогли решить ее экзистенциальную проблему и купили ей дом в соседней деревне Дорфулия, где она будет жить в элементарных условиях. Помимо Тамары Котевской, другие члены команды, в том числе содиректор Любомир Стефанов, продюсер и редактор Атанас Геориев, а также два оператора, Фейми Даут и Самир Люма, участвуют в кампании по покупке меда через сайт фильма Honeyland.Земля. Благодаря этому собираются деньги на образование восьми детей из семьи Сэм, других главных героев этого документального фильма, которые живут в бедности. Еще один замечательный, гуманный жест заключается в том, что после окончания съемок команда подарила им свой служебный автомобиль.

После просмотра фильмов « Honeyland», «» во рту может появиться горьковато-сладкий привкус. Горечь исходит от печали и сочувствия к бедным, маргинализованным людям и разочарования человечества, а сладость — от надежды.Премьера фильма состоялась 28 августа в Скопье на фестивале творческого документального кино MakeDox. Хочется верить, что те, кто смотрел фильм, чувствовали то же самое, что и я, — смесь отвращения к жадности нашего технологического общества. , потребительская цивилизация и необходимость реагировать на охрану природы.

Итак, вместо того, чтобы ждать изменений, исходящих от учреждений и системы, пока мы удобно устроились в наших креслах, с которых легче критиковать и выражать разочарование (будь то с помощью пульта дистанционного управления от телевизора или клавиатуры компьютера), рассеивая все зло в виртуальный мир, притворившись «революционерами клавиатуры», я предлагаю начать действовать в соответствии с ним — здесь и сейчас! Подавайте личный положительный пример солидарности и единения с природой и по отношению к ней.Стать «ответственным анархистом», как выразился Жак Деррида, каждое утро, каждый день, каждое мгновение, потому что такие люди вселяют в нас надежду на то, что в каждом из нас все еще есть Дон Кихот. Хатидзе — македонская героиня современности.

Ирена С. Христова, писатель-фрилансер, поэт и специалист по связям с общественностью. Она построила свою карьеру, работая в международных организациях по развитию (USAID, ООН, Британский Совет, Европейский Союз), уделяя особое внимание стратегическим коммуникациям, защите и работе с широкими массами в областях социально-экономического развития, институционального строительства, отношений с правительством. и дипломатия, и культурный менеджмент.Она была координатором фестивалей Skopje Cinema City — фестиваля музыкальных документальных фильмов, а также джазового фестиваля в Скопье. Она также работала советником по связям с общественностью президента Македонии.

Под редакцией Аны Йовковской

Стихотворение «горький мёд», поэт rikuciy

горький мёд

Поэзия.

Часть 1, Горький мёд — ориджинал

Андрей Козырев — Горький мёд

Горький мед | экзистенция

Всё о жизни

Чудак

Мадригал балерине

Вдохновение

Небесный цирк

В храме

Горький мёд

Фанфик горький мед

Смотреть бесплатно дораму Горький мед (2009) — DoramaTV

Ирина Надеждина Горький мед, сладкий яд скачать книгу fb2 txt

Горький мёд любви. ~ Поэзия (Лирика любовная)

Даниэла Стил — Горький мед читать онлайн — Topreading.ru

Стихотворение Выпью горький мёд» автора Эльма Риччи

На видео о фанфик горький мед

Олег Иванов: Советская песня прошлого века

Дом | Mysite

Bitter Honey (2016) — IMDb

молоко и мед

Купить

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купить сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Купите сейчас у следующих розничных продавцов:

Другое

Производство …

25+ цитат из поэта Рупи Каура, написанного Кидадлом, «Молоко и мед»

«Молоко и мед» Цитаты о любви

Цитаты из «Молока и меда» о любви к себе

«Молоко и мед» Уверенные цитаты

Некоторые другие цитаты из книги

Горькое и сладкое

«Молоко и мед» остается поэтическим шедевром — Amherst Wire

Горький привкус во рту после фильма «Медовая страна»

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики